Иван Долгушин - Миссия Артура Саламатина

Артур, Кира и Виктор, в свою очередь, настаивали на невиновности Точилы и обвиняли Укради — Пиво в корысти и предвзятости. Саламатин обвинил было Могильцова в коррупции и провозгласил его, издателя и Кипарисова одной воровской шайкой, но суд поспешил эту тему замять.

Время от времени свидетелям приходилось также давать интервью репортёрам; особенно много их вилось вокруг Артура, а один из молодчиков с «Ливня» и вовсе снимал всё на камеру, не прерываясь; похоже, руководство канала решило сделать из суда над только что нанявшимся к ним скандальным телеведущим шоу для повышения рейтингов и загребания денег.

Вся эта суета, конечно, работу суда только затрудняла; не единожды Рыжкову и Солодкову приходилось вставать со своих мест и призывать к порядку не в меру ретивых журналистов и общественных наблюдателей.

За окном уже темнело, а исход дела был всё так же неясен, как и утром. Правда, все уже порядком утомились; продолжать заседание всю ночь не было желания ни у обвинения, ни, уж тем более, у защиты.

Не было его и у О`Доэрти; потому, потерпев ещё с полчаса, он нервно постучал молотком и сказал:

— Господа! Вижу, сегодня мы вряд ли разберёмся…

— Что же вы предлагаете, ваша честь? — прищурился Казакевич.

— Назначить второе заседание.

— И когда же?

— Так, сейчас разберёмся…

Судья достал планшет и начал пролистывать графики судебных заседаний. Оба адвоката подянлись к нему на судейское место; подошли поближе и Точило с издателем.

— Да вот, через двенадцать дней вроде всё свободно… надо только уведомить всех, кого следует.

После недолгих споров вариант с повторным заседанием через двенадцать дней был принят.

Закончим же эту главу, нужную только для ровного счёта, и перенесёмся на двенадцать дней вперёд.

Снег в Москве в тот январь держался недолго и через две недели весь растаял. В царицынском парке было черно, холодно и пусто; над кронами голых лип и тополей нависали красные готические башни дворца, а здесь, рядом, светились жёлтым широкие, низкие окна церкви.

Юрий Точило стоял, переминаясь с ноги на ногу, и, поёживаясь, кутался в куртку и дышал на ладони. Вот двери церкви открылись; из золотой тёплой внутренности в вечерний мороз вышла Ася.

Она сняла чёрный кружевной платок и надела капюшон; и тут, спускаясь с крыльца, заметила Юрия.

— Бабушка Монета просила встретить, — развёл он руками.

— Всё держит меня за маленькую, — незло улыбнулась Ася, — но разве против неё попрёшь?

— Это верно…

Ася и Юрий пошли по парку к метро; впереди светящейся полосой проглядывала железная дорога, за которой виднелись коробки зданий, а за спиной неслышно качались тёмные деревья.

— Вот и прошли двенадцать дней, — тихо, то ли Асе, то ли самому себе говорил Точило, — завтра второе заседание суда. Надеюсь, последнее…

— Надеешься?

— Да. Мне так надоело всё это… даже если меня не оправдают, я буду рад, что всё закончилось.

— Я верю, что оправдают. Ведь ты, всё — таки, прав. Ты честный и…

— Правда не всегда побеждает, — Юрий и Ася шли уже под мостом, под железной дорогой; впереди и сзади торопились к станции другие запоздалые прохожие, — вернее, она не всегда побеждает по ходу действия. А вот в финале…

— Каком ещё финале?

Они вышли из тоннеля на маленькую грязную площадь; и здесь перед самым входом в вестибюль метро увидели маленькую, шумную, хорошо знакомую кучку людей.

— Бабушка! — Ася подбежала к Монете.

— Здравствуй, внученька! Ну что, писака подсудимый, ничего она не вытворяла? Нормально себя вела?

— Ну бабушка, — фыркнула Ася.

— Внученька ты моя, — Монета крепко, по — родительски обняла её, — кхам миро… мри бахталы чергони .

— Вы посмотрите — ка, сколько мы сегодня денег собрали! — к Юрию и Асе подошёл Фортуна.

Точило увидел, что за спиной у него висит гитара; у Георгия он заметил старую драную гармонь, а у Монеты — бубён.

— Вот, — объяснил Аполлон, — решили денег честным трудом подзаработать. У нас в Евратово в средствах большая нужда…

— Повыступаем в метро ещё с недельку — глядишь, и наберём, сколько требуется, — сказал Георгий.

— Да, Ася, — вспомнила Монета, — послезавтра мы с тобой — на базар, облепиховое варенье продавать…

Юрий, Ася и их друзья прошли в тёплое подземелье; и они не знали, что рядом, в том же царицынском парке, гуляют сейчас и другие их товарищи.

…Кира Кимова сидела на низкой скамейке; рядом, облокотившись на изогнутую чугунную спинку, стоял Артур.

— Пойдём, наверное, потихоньку, — встала Кира, — холодно долго сидеть.

Они небыстро пошли по аллее. Пахло холодом, сырой землёй и близким прудом; под туфлями похрустывали смёрзшиеся листья.

На небе уже проступали звёзды; холодными кристаллами блистали они во тьме, глядели из глубины космоса на уснувший старинный сад.

— Ночь… — пробормотала Кира, нащупала рядом с собой холодную ладонь Саламатина и осторожно, кончиками пальцев взялась за неё, — а не спится, и на душе как — то…

— Это всё из — за завтрашнего суда, — негромко ответил Артур, — не беспокойся об этом. Если даже мы не победим, разве стоят такие вещи беспокойств?

— Но Юрию тогда придётся тяжело… да и тебе тоже.

— Мне было тяжело. Теперь уже легче. И Юрия я в беде не оставлю. Знаешь, а ведь я даже не помню, как и где мы встретились с ним…

— Правда?

— Не могу вспомнить. Словно пелена какая — то перед глазами. А знаешь, когда я попал в нехороший… в сумасшедший дом, он с ног сбился, искал меня тут, в Москве…

Помолчали. Липовый лес перешёл в широкий луг; за ним лежало чёрное стекло извилистого пруда.

— Хорошо как, свежо… а в Евратово сейчас снег, — проговорила Кира, — все поля замело…

— Хорошо будет, если там всё наладится… слушай, Кира.

— Что такое?

— Ты меня прости. Я вот сейчас думаю — сколько лишних бед на твою голову, и всё из — за меня.

— Вот и неправда, — возразила Кира, — вовсе не…

— А как же. Да я ведь сумасшедший, Кира.

— Ещё чего!

— Су — мас — шед — ший, — повторил Артур.

Они подошли к пруду; Саламатин взбежал на крутой мостик, засмеялся и протянул руку Кире. Она легко подскочила туда же и встала спиной к кованым перилам. Её волосы отсвечивали серебром, и внизу, в ледяной воде, колыхался белый отблеск не то от них, не то от далёких звёзд.

— Если ты так говоришь, то ты точно не сумасшедший.

— Возможно. Хотя мне кажется, что истинная нормальность сродни сумасшествию.

— Ты начинаешь философствовать, — заметила Кира, — что — то мне это не нравится.

— Не знаю, не знаю… мне почему — то легко и хорошо, хотя завтра суд, и всё такое… наверное, это тоже от сумасшествия?