Виктор Строгальщиков - Край

— А там опасно, да? — Лузгин выставил руку в направлении деревни.

— Здесь везде опасно, — сказал Елагин.

— А в Казанке?

— В Казанке — нет.

— А почему?

— Как почему? Просто знаем, вот и всё.

— Послушайте, Алексей! — Лузгин придвинулся и снизил голос. — Чёрт с ней, с этой деревней. Не пойду я туда, если вы не хотите. Согласен: пусть будет Казанка. Я вообще согласен во всём и везде вас слушаться. Договорились? Я шагу без спроса не сделаю, только… Только позвольте остаться с вашей ротой.

— Исключено, — сказал Елагин.

— Да не хочу я возвращаться с тем старлеем! — Он уже с трудом удерживал себя на полушёпоте. — Я его знать не знаю, а к вам я привык. В конце концов вы сами только что сказали, что отвечаете за меня, да? — Лузгин обрадовался собственной находчивости. — А если меня шлёпнут на обратной дороге с тем старлеем? Кто отвечать-то будет? Нет уж, Алёша, вы меня сюда привезли, вы меня обратно в Тюмень и доставите. Договорились?

— Исключено, — сказал Елагин.

— Да ну вас на хрен, старший лейтенант, — в сердцах не сдержался Лузгин. — Я думал, вы человек, а вы… — Он замолчал, подыскивая слово. — Вот Коля-младшой, он бы понял, он бы так не поступил.

— Вот были б вы военным…

— Был бы я военным, — оборвал его Лузгин, — я бы уже полковником был, и ты бы у меня, старлей, сейчас по струночке стоял.

— Какое счастье, — улыбнулся Елагин, — что вы не полковник. Не сердитесь, Владимир Васильевич, но по-другому не будет.

— Ну, это мы ещё посмотрим. — Лузгин отлично понимал, что он проиграл окончательно, но злость на старлея и самого себя — ещё бы, сдался пацану — странным образом куда-то улетучилась. Он понял вдруг, что дело не в Елагине и не в старлеевском к нему предвзятом отношении, не в ритуальной неприязни строевого к штатскому, а в чём-то большем, неясно опасном, над чем и сам старлей властен не был.

Лузгин припомнил стрельбу по дороге в Ильинку, как старший лейтенант глядел из-под ладони через поле — на этот раз бинокль забыл в машине, как под Ялуторовском автомат; и с этой армией мы мним себя великою державой? Да, собственно, дело не в армии. И даже не в Чечне, которую отдали, и не в законе об охране инвестиций. Беда в другом — что не сумели сами собой распорядиться; как жили одним днём, так и живём. А те, которые пришли, своё право и дело знали круто. Вот прикупили «Транснефть» деловые «варяги», и вскоре никаким сепаратизмом уже не пахло в суверенном Татарстане, потому что «варягам» было плевать на сепаратизм и суверенитет, вместе взятые: они завладели «трубой». Ознакомьтесь с тарифами и извольте платить, а коли не желаете — грузите вашу нефть хоть бочками, как Бендер апельсины. Никакие президенты с губернаторами этим собственниками были не указ, а если что — летели «боинги» с ограниченным контингентом. Поначалу Лузгин даже радовался, наблюдая, как под напором «варягов» к чертям собачьим покатилась вся родная бюрократия, да тут же принялась карабкаться обратно, сжимая в зубах свежие ооновские «ксивы». И ведь вскарабкалась и уселась прочнее, чем раньше, потому что её новых хозяев нельзя было свергнуть на выборах.

— …Вы меня слышите? — дошёл до Лузгина голос старлея.

— Да-да, конечно. Извините, Алексей.

— Пойдёмте спустимся в укрытие. Ребята ждут.

— Сейчас, — сказал Лузгин. — Только из сумки диктофон возьму… О, чёрт! — Он стукнул себя кулаком по бедру. — Сумка же в машине!

— Да вы начните, Саша сейчас подъедет. — Было видно, что Елагин торопился «отбыть номер», забрать Лузгина и уехать отсюда, и Лузгин, ещё раз чертыхнувшись, побрёл за ним, как на привязи.

Спуск в яму — спуск в укрытие, одёрнул он себя, — был оборудован солидной деревянной лестницей, что Лузгин отметил с одобрением, как, впрочем, и всё, что он увидел далее: крепкий струганый стол с такими же крепкими лавками по бокам, на которых чинно сидели солдаты, спрятав руки под столом и стреляя в пришедших глазами, и брезентовый тент на растяжках, изнутри казавшийся светлее, чем снаружи, и досками зашитые земляные стены.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал Лузгин.

— Здравжелам! — ответили солдаты, вскакивая с мест. Лавки стояли очень близко к столу, и подняться в рост не получалось, приветствовали Лузгина на полусогнутых.

— Отделение, садись! — скомандовал старший лейтенант. — Представляю вам, Владимир Васильевич, отделение сержанта Коновалова. В течение двух недель его подразделение будет выполнять боевую задачу по охране дороги федерального значения Ишим — Петропавловск.

Лузгин, старлей и сержант Коновалов стояли у торца стола, вокруг единственной невесть откуда взявшейся здесь крашенной в синий цвет табуретки. Я, значит, сяду, прикинул Лузгин, а они будут маячить за спиной? Хорошее, однако, интервью получится, откровенное и содержательное…

— Беседуйте, — сказал Елагин. — А мы с сержантом не будем вам мешать.

«Он умнее, чем я думал…» Лузгин с благодарностью пожал руку старлею и напомнил про магнитофон. Когда отстучали ботинки на лестнице, он сел к столу и, улыбаясь, посмотрел по обе стороны, выискивая лица посмелее, и сразу узнал Храмова — того, что спрашивал его под Го-лышмановом про независимость России.

— Здравствуйте, Храмов, — сказал он приятельски. — Познакомьте-ка меня с товарищами. Не надо вставать, сидите…

Он всегда полагал, что фамилия есть штука неслучайная; она так же, как имя, предопределяет человека и судьбу. Вот он сам — шелуха от разлузганных семечек… Он слушал Храмова и вглядывался в лица, пытаясь угадать городских и деревенских, добровольцев и забритых по призыву, шпану и маминых сынков, но так и не смог ничего уловить и спросил наобум, есть ли среди них контрактники. Ему ответили молчанием, и только Храмов подал голос: нет, контрактников среди них нет. Тогда Лузгин спросил ещё: «Ну как служится, земляки?» Ему ответили: «Нормально». — «Далеко до дембеля ещё?» Немного посмеялись. «Домой не хочется?» Улыбки, пожимание плеч, шарканье ног под столом. «Как относится к вам местное население?» — «Нормально относится». — «На танцы в деревню ходите?» — «Да нет в деревне танцев!» — «А почему?» — «Да клуба нет». — «А просто так, без клуба, на лужайке? Или местные парни ревнуют?» Снова смех, движение, шёпот на конце стола. «Куда пойдёте после дембеля — работать, учиться?» — «Да работать, наверное, или учиться». — «Кто-нибудь из вас уже участвовал в боевых действиях? Поднимите руку…»

Никто руки не поднял, и это поразило Лузгина. Как же так, ведь рота воевала, по словам Воропаева, и совсем недавно, летом, так где же ветераны? Неужто повыбило всех? Нет, так думать не хотелось, и Лузгин предположил, что просто дембель подоспел и роту пополнили новобранцами.