Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

С пробуждением Эрнана шепот не пропал, а напротив, стал громче. Теперь уже это был не шепот, но спокойный разговор двух человек на арабском языке.

«Нет, это не сарацины, — наконец сообразил Эрнан, обнаружив, что смысл произносимых слов ускользает от его понимания. — Мавры?.. Нет, не мавры… Христиане, провалиться мне на этом месте!.. Однако! Как они безбожно коверкают арабский…»

Он весь обратился в слух, и первая же понятая им реплика буквально сразила его наповал:

— Она должна умереть, хочешь ты того или нет. Я уже вынес ей смертный приговор.

Эрнан осторожно протянул руку к лежавшему рядом мечу.

«Вот поди ж ты! Оказывается, я присутствую на тайном судилище, где вместо латыни используется арабский язык… Да-а, очень некстати я здесь вздремнул — для „судей“ некстати, разумеется… А как же Байярд? Они что, слепые?.. Впрочем, нет. Скорее всего, он опять сорвался с привязи. Хороший конь, умница…»

Тут отозвался второй (Эрнан понял, что это был второй, лишь по контексту — чужой язык и плотные стенки шатра делали голоса собеседников, и так похожие, совершенно неразличимыми):

— Боюсь, мне придется смириться с этим.

— Тем более, — заметил первый, — что она поступила с тобой по-свински.

— Да, ты прав.

Затем воцарилось минутное молчание.

«Интересно, — подумал Эрнан. — Кто она? С кем она поступил по-свински? А что, если мне сейчас выйти и спросить у них напрямик: „О чем вы толкуете, милостивые государи?“ Гм… Нет, пожалуй, это будет не слишком умно с моей стороны — сперва нужно поподробнее узнать, что они задумали… К тому же их явно больше, чем двое».

И в самом деле: по соседству слышалась басконская болтовня. Эрнан определил, что разговаривали трое, судя по лексикону — слуги, несколько раз кряду они упомянули о какой-то «тряпке».

Наконец, те двое возле шатра Филиппа возобновили свою весьма занимательную беседу:

— Ну, как, решился?

— Я уже сказал: мне придется смириться.

— То есть ты согласен пассивно поддерживать меня?

— Вроде того. Но…

— Это меня не устраивает. Ни в коей мере. Теперь мы с тобой одной веревкой связаны, так что будь любезен разделить со мной ответственность. И не увиливай — без твоей помощи мне придется туго.

— А я не увиливаю. Просто я хочу получить гарантии, что мы равноправные союзники. Я не собираюсь таскать для тебя каштаны из огня.

— О нет, будь в этом уверен. Конечно, мы союзники, как же иначе? А она стоит у нас на пути, само ее существование — смертельная угроза для нас… во всяком случае, для меня. Либо она, либо я — другой альтернативы нет. Ну а ты… В конце концов, она отступилась от тебя — так что же ты колеблешься? Вот я на твоем месте…

— Да, это уж точно. Тебе чужды сантименты.

«Так, так, так, — отозвалась та часть сознания Эрнана, которая занималась анализом услышанного. — ОНА отступилась от второго. Очень важная информация! А для первого ОНА представляет смертельную угрозу… или для его планов — порой честолюбцы отождествляют поражение со смертью, по себе знаю… Неужели!..»

Последовавшие за тем слова первого, сказанные с мрачной решимостью, подтвердили его догадку.

— Когда речь идет о власти, сантименты излишни и даже вредны. Ради короны я готов пожертвовать всеми без исключения родственниками… Гм, разумеется, присутствующие не в счет.

— Ой, не заливай! В твоих глазах моя жизнь не стоит и гроша. Просто сейчас я полезен тебе и, к счастью, не стою на твоем пути.

— Зато эта сучка… прости, кузина — вот она-то стоит.

— Кузина… — не сдержавшись, прошептал Эрнан. — Все-таки кузина. Понятно…

Первый употребил именно это слово, а не какой-нибудь его арабский эквивалент. Догадка Шатофьера переросла в убеждение. Теперь он знал обоих злоумышленников, хотя одного из них впервые увидел лишь вчера, а с другим вообще никогда не встречался.

После длительного молчания разговор продолжился, перейдя в более практическое русло:

— Так что выберем — яд или кинжал?

— Только не яд.

— Почему?

— Слишком опасно и не наверняка.

— Разве? По мне, это самый верный способ.

— А я так не думаю. Смерть от отравления неизбежно вызовет серьезные подозрения. Начнется расследование…

— Ну и что с того?

— В нашем положении это очень нежелательно.

— Согласен. Но я не вижу иного выхода, кроме как отравление. Ведь кинжал, веревка и тому подобное еще хуже.

— Ну, не скажи. Кинжал, к примеру, тем хорошо, что убийство им легко свалить на другого — подставить его так, что ни у кого не возникнет и тени сомнения насчет его виновности.

— Да? И каким образом?

— Есть у меня одна идея, но это будет дорого стоить. Очень дорого. Впрочем, большую часть затраченных денег мы затем вернем, но потери неизбежны.

— Деньги меня не волнуют. Ну, что там у тебя на уме?

— Через три недели Маргарита устраивает загородную прогулку в свой замок…

— Через три недели?!

— Не беспокойся, все будет в порядке. Это самый оптимальный срок.

— Ты уверен?

— Я отвечаю.

— Ладно. Давай выкладывай, что ты задумал.

— Позже. Я еще не просчитал все детали.

— А кого подставить, уже решил?

— Позже, я сказал.

По-видимому, он привлек внимание собеседника к выполнившим свою работу слугам, так как последовал ответ:

— Ах да, ты прав. Нам здесь не стоит задерживаться.

— Правильно. И пусть нас поменьше видят вместе — на всякий случай, чтобы никто не заподозрил, что мы замышляем нечто… гм, такое, что не всякому придется по нутру.

«Поздновато хватились, ребята, — злорадно прокомментировал Эрнан. Вы уже на крючке, и гореть мне в адском пламени, если в самом скором времени вы не познакомитесь с топором палача».

— Добро. Тогда я поехал.

Послышалось конское ржание.

— Будь рассудителен, кузен, — бросил вслед уезжающему тот, что остался. — Не горячись, не нервничай. Все обойдется.

«Ну, это еще как сказать, господин граф! — Эрнан заранее предвкушал свой триумф. — Не думаю, что виконт Иверо согласится с вами, когда предстанет перед судом Сената по обвинению в покушении на убийство наследницы престола».

Немного погодя, вместе со слугами тронулся в обратный путь и второй злоумышленник. Чуть отклонив полог шатра, Эрнан проводил их долгим взглядом, пока все четверо не исчезли в сгустившихся сумерках. Тогда он выбрался наружу и огляделся вокруг: над соседним шатром гордо развевалась «тряпка» — знамя Бискайи; Байярда нигде видно не было.

Эрнан положил два пальца в рот и вывел замысловатую трель. Минуту спустя, радостно фыркая, к нему подбежал конь. Шатофьер потрепал его длинную гриву.

— Молодчина, Байярдик! Умница! Ты даже не представляешь, какую услугу сделал всем нам, когда сорвался с привязи. Только что здесь о таких приятных вещах говорилось — брр! — волосы дыбом встают. Дикие звери взять хотя бы тех волков, что едва не загрызли тебя в Аженском лесу, — так они сущие ангелы по сравнению с людьми. Это я начал понимать давно; был один тип, Гийом де Марсан, и была… — Он печально вздохнул. — Давно это было… А в крестовом походе я окончательно убедился: что неверные, что христиане — все на один пошиб. Деньги, земли, слава, власть наконец — вот их главные стимулы в жизни… Впрочем, почему ИХ? Можно подумать, что я равнодушен к власти. А Филипп — другого такого властолюбца на всем белом свете не сыщешь! Мы с ним два сапога пара, и мир еще услышит о нас содрогнется, когда услышит! Это не пустое бахвальство, милый друг, у меня чутье такое — а оно меня еще никогда не подводило. Кто десять лет назад первый увидел в Филиппе наследника Гаскони? Гастон говорит, что он, и он искренне верит в это, наш драгоценный граф Альбре. Ну и пусть себе верит чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, — а мне все равно, я на такие мелочи не размениваюсь. Запомни, Байярд, что я тебе скажу: будет наш Филипп великим государем, чертовски великим — Филиппом Великим, вот кем! Был у нас и Август Великий, и Карл Великий, и Александр Великий. Был Корнелий Великий, был Филипп-Август Великий — а вот Филиппа-без-Августа Великого еще не было. Так будет, Байярдик, поверь мне на слово, будет. А я в его коннетаблях чувствую себя гораздо ближе к жезлу гроссмейстера тамплиеров, чем если бы был командором или магистром ордена… Ты, верно, спрашиваешь, к чему я это веду? Охотно отвечу. Я, знаешь ли, тоже хорош и ради власти способен на многое — но хладнокровно убить женщину… И какую женщину! королеву среди женщин! Она — само совершенство. Прекрасная, обаятельная, умная, величественная, властная… Скажу тебе по секрету, Байярд: вчера, увидев ее, я впервые в жизни пожалел, что принял обет целомудрия. Грешно, конечно, и я должен гнать прочь подобные мысли, но они, подлые, обнаглели вконец — ну, никак не хотят оставить меня в покое, хоть ты лопни! И что мне с ними делать, с мыслями этими, ума не приложу. Вот какая женщина Маргарита Наваррская!.. Да, ты прав, оба беспутна, легкомысленна, любвеобильна. Но разве можно вменять ей это в вину? Лично я не решусь… Нет, определенно, Филиппу повезло, что он женится на ней, лучшей хозяйки для Гаскони… гм, и королевы для всей Галлии нету и быть не может. Совет им да любовь… Ну а что до меня, — Эрнан снова вздохнул, — то я всегда буду ему преданным другом, а ЕЙ — верным рыцарем… Что ж, поехали, Байярдик, во дворце нас, наверняка, заждались… Впрочем, нет, погоди! В шатре осталась непочатая бутылка великолепного вина. Не гоже оставлять ее без присмотра — чудесный букет!