Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

— Ага! Выходит, я бесстыжая! Да вы просто ревнуете меня.

— Ну, допустим… Да, я ревную вас.

— И по какому праву?

— По праву человека, который любит вас, — ответил Тибальд, пылко глядя на нее.

— Ах да, совсем забыла! Ведь в каждом своем письме вы не устаете твердить: прекрасная, божественная, драгоценная — и так далее в том же духе. А из «Песни о Маргарите», которую вы прислали мне в прошлом году и вовсе следует, что солнце для вас восходит на юго-западе, из-за Пиреней. Вы что, вправду путаете стороны света?

— Не насмехайтесь, Маргарита. Вы же прекрасно понимаете, что это была аллегория.

— Что, впрочем, не помешало вам написать мне этим летом, что вы отправляетесь на свой личный восток, чтобы снова увидеть свое солнышко ясное.

— И опять же я выразился фигурально. Я…

— Ну и как вы находите свое солнышко? — не унималась Маргарита. Скажите откровенно, вы не были разочарованы?

— Напротив. Оно стало еще ярче, ослепительнее. Оно сжигает мое сердце дотла.

— Однако вы еще не предложили этому солнышку ясному свою мужественную руку и свое горящее сердце.

— А я уже предлагал. В прошлом году. Солнышко ясное помнит, что оно мне ответило?

Опустив глаза, Маргарита промолчала; щеки ее заалели.

— Вы прислали мне, — продолжил после короткой паузы Тибальд, большущие оленьи рога, чтобы — как было сказано в сопроводительном письме — немного утешить меня, поскольку настоящие, мужские, наставить мне отказываетесь. Было такое? Отвечайте!

— Да, — в смятении ответила она. — Так я и сделала.

— Это была не очень остроумная шутка. Но язвительная. — Граф пришпорил коня. — В моей охотничьей коллекции хватает оленьих голов с рогами, — бросил он уже через плечо, — и мне ни к чему еще одна пара, подаренная вами.

Маргарита также ускорила шаг своей лошади и поравнялась с Тибальдом.

— Не принимайте это близко к сердцу, граф, — сказала она. — Я признаю, что тогда переборщила с остроумием, и… и приношу вам свои извинения. Давайте лучше переменим тему нашего разговора.

— И о чем вы предлагаете нам поболтать?

— О нашей влюбленной парочке — про Бланку и Красавчика.

— Сударыня! Опять вы…

— О нет, нет! Ни слова об укусах и прочих пикантных штучках. Поговорим о романтической стороне их отношений.

— Романтической? — скептически переспросил Тибальд.

— Ну, конечно! Бланка до крайности романтическая особа, да и Красавчик не промах. А я, как любительница рыться в грязном белье, была бы не прочь посмотреть, как они занимаются любовью на лоне природы. Тем более, что белье у них всегда чистое, они ужасные чистюли, и если бы я вздумала рыться…

— Принцесса! — возмущенно воскликнул Тибальд. — Извольте прекратит ь…

— Нет уж, это вы извольте прекратить строить из себя святошу, огрызнулась Маргарита. — Лицемер несчастный! Будто бы я не читала ваши «Рассказы старой сводницы», в которых вы бессовестно подражаете Бокаччо.

Тибальд покраснел.

— Это… Знаете ли… — пристыжено пробормотал он. — У каждого есть свои грехи молодости. Десять лет назад — тогда мне было шестнадцать, — и я…

— Тогда вы лишь недавно потеряли невинность, но сразу же возомнили себя великим сердцеедом и большим знатоком женщин. Я угадала?

— Ну, в общем, да.

— Так почему бы вам не переписать эти рассказы с учетом накопленного опыта. И добавить к ним новеллу про Красавчика с Бланкой — если хотите, ее мы напишем вместе.

Тибальд пристально поглядел на нее.

— Вы это серьезно?

— Вполне.

— Что ж, в таком случае, у нас выйдет не новелла, а поэма.

— Тем лучше. И на каком же языке мы будем ее слагать — на галльском или на французском? Но предупреждаю: французский я знаю плохо.

Тибальд хмыкнул.

— А разве есть вообще такой язык?

— А разве нет? — удивилась Маргарита.

— Конечно, нет. То, что вы называете французским, на самом деле франсийский — на нем разговаривает Иль-де-Франс, Турень и Блуа; а мой родной язык шампанский. В разных областях Франции, если Францией считать также и Бретань, Нормандию, Фландрию, Лотарингию и Бургундию, разговаривают на очень разных языках: анжуйский, пуатвинский, лимузенский, овернский, бургундский, бретонский, пикадийский, нормандский, валлонский, лотаринжский, фламандский…

— Ой! — с притворным ужасом вскричала Маргарита. — Довольно, прекратите! У меня уже голова кругом идет. Боюсь, вы меня превратно поняли, граф. Говоря о французском, я имела в виду язык знати, духовенство, в конце концов, просто ученых и образованных людей.

— То есть франсийский?

— Да.

Тибальд снова хмыкнул.

— Увы, но франсийский явно не дотягивает до уровня общефранцузского языка.

— А какой же из перечисленных вами дотягивает?

— Да никакой.

— Да ну! — покачала головой Маргарита. — И что же с вами, бедными французами, станется?

— Ясно что — когда-нибудь все французы станут галлами.

Маргарита удивленно вскинула брови.

— Вы тоже так думаете?

— А почему «тоже»?

— Потому что так же считает Красавчик. По его мнению, Франция и Галлия должны быть и непременно станут единой державой — как это было когда-то в древности.

Тибальд кивнул.

— Тут он совершенно прав. И не суть важно, как будет называться это объединенное государство — Великой Францией или Великой Галлией, кто выиграет в объединительном споре — Париж или Тулуза…

— А вы как думаете?

— По-моему, Париж проиграет. Галлам несказанно повезло, что более трехсот лет в новое время они находились под властью Рима.

— Повезло?

— Как это не парадоксально, но это факт. Не говоря уж о положительном культурном влиянии Италии, жесткая, централизованная власть римской короны заставила галлов сплотиться в борьбе против господства чужеземцев. За три с половиной столетия пребывания в составе Империи, они стали единым народом даже в большей степени, чем сами итальянцы. Вся галльская знать разговаривает на одном языке — лангедокском или, если хотите, галльском, а различия между говорами простонародья далеко не столь значительны, как у нас во Франции. Единственно, чего не хватает Галлии для ее успешной экспансии на север, это сильной королевской власти.

— Таковая вскоре появится, — со вздохом ответила Маргарита. — Из Красавчика получится отменный король… Ладно, оставим это. Вернемся к нашим баранам, то бишь к Бланке и Красавчику. И к нашей поэме о них. Вы, кстати, не передумали?

— Ну, если вы настаиваете…

— Я лишь предлагаю вам свою помощь, — уточнила принцесса. — У вас богатый мужской опыт, у меня — женский. Итак, мы будем писать нашу поэму на галльском языке…

— Лучше на латыни.

— На латыни? Но тогда у нас получится скорее научный трактат, а не поэма. «De amoris natura et de amore in natura». Каково?