Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

Всласть посмеявшись, Маргарита встала с кресла и чмокнула мужа в щеку.

— Ты прелесть, Тибальд. Не думаю, что какая-то там фрейлина или даже десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.

— Всецело согласен с вами, моя дорогая, — с серьезной миной произнес граф. — Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это уже несущественно хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к святыням. Да и вы, по моему твердому убеждению, вовсе не собираетесь на время моего отсутствия уединиться в монастыре.

— Уж в этом вы можете не сомневаться, — сказала Маргарита, возвращаясь на свое место.

— И кто же теперь правит Францией? — отозвалась практичная Бланка. Кто регент при малолетнем Филиппе-Августе Четвертом?

— Вот это и предстоит решить Совету Пэров и Парижскому Парламенту, ответил Тибальд. — Пока что бразды правления взяла в свои руки королева-вдова Хуана Португальская, но младший брат покойного короля граф Артуа оспаривает у нее это право. Собственно, затем я и еду в Париж чтобы поддержать кузена.

— То бишь, вы его сторонник? — спросил Филипп.

Тибальд поморщился.

— Ничей я не сторонник. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика. Вам наверняка известно, что я передал управление Шампанью Маргарите и, подобно Пилату, умыл руки. Сейчас ее люди наводят порядок в моих владениях, но это уже меня не касается, благо я не сомневаюсь, что Маргарита будет прекрасно справляться с обязанностями хозяйки Шампани. А что до Франции вообще, то я просто хочу, чтобы у нее был мудрый и рассудительный правитель, способный поставить ее на ноги и позаботиться о том, чтобы юный король получил достойное государя воспитание.

— Ясненько, — задумчиво произнес Филипп. — Передайте графу Артуа мои наилучшие пожелания. Я целиком на его стороне, и он может рассчитываться на мою поддержку, равно как и на поддержку моего отца.

— Непременно передам, — заверил его Тибальд и встал с кресла. — Прошу прощения, друзья, но я вынужден покинуть вас. Мне еще надо закончить подготовку к отъезду и пораньше лечь спать.

Едва лишь Тибальд вышел из гостиной, как Филипп поднялся со своего места.

— Пожалуй, я ненадолго отлучусь. Вы не возражаете, Маргарита?

— Воля ваша, кузен. Только возвращайтесь поскорее, не то мы с Бланкой заскучаем.

— Постараюсь, кузина.

Филипп ласково улыбнулся Бланке, нежно поцеловал ее руку, затем украдкой подмигнул ей и направился к выходу.

Маргарита проводила его долгим взглядом, а когда он исчез за дверью, спросила у Бланки:

— Ты думаешь о том же, что и я?

— А ты о чем думаешь?

— Что твой Филипп решил подставить моего бедного муженька. Тибальд так наивен и неискушен в политике, что принял его слова за чистую монету, и теперь разболтает всем, что якобы граф Артуа пользуется поддержкой и уважением гасконских правителей, чем окажет ему медвежью услугу.

— И это еще не все. Я полагаю, что Филипп ушел не просто так. Со своей стороны он приложит все усилия, чтобы регентом Франции осталась Хуана Португальская, в надежде, что она продолжит дело, начатое ее покойным мужем, и в конце концов доведет страну до ручки. Ты предупредишь Тибальда?

— А с какой стати? — удивилась Маргарита. — Какое мне дело до Франции?

— Но ведь ты, кроме всего прочего, графиня Шампани.

— Ну и что с того? Я же не верноподданная французской короны. И уж если на то пошло, мне выгоднее быть лояльной к Филиппу и оказывать ему всяческую поддержку. Помяни мое слово: став галльским королем, он рано или поздно съест Францию с потрохами, и Шампань будет первой из французских провинций, которая изъявит желание добровольно войти в состав объединенной Галлии. Тибальд возражать не станет, он к этому готов.

— Однако, — заметила Бланка, — прежде Филипп съест твою Наварру. Или же разделит ее с моим братом.

Маргарита грустно усмехнулась.

— Я это прекрасно понимаю, дорогуша. Я реалистка и предпочту уступить часть своей власти, чем вовсе потерять ее. Когда-то Рикард назвал меня политической извращенкой, и он был прав. Но теперь я не такая, теперь я трезво смотрю на жизнь… Жаль только, что эта перемена произошла во мне слишком поздно. — Она тяжело вздохнула, взгляд ее потускнел. — Бедный, бедный Рикард! Ведь я действительно любила его…

Они ударились в воспоминания, и уже в который раз Маргарита выплакивала Бланке всю свою боль, всю печаль, всю тоску по потерянному счастью, по тем радостным и безоблачным дням, которых никогда не вернеш ь…

А в то же самое время Филипп сидел за письменным столом у себя в кабинете, с головой погруженный в работу. Он знал, что после захвата Байонны одно лишь упоминание его имени вызывает в Парижском Парламенте настоящую бурю негодования, и решил воспользоваться этим, чтобы скомпрометировать графа Артуа. Он строчил письмо за письмом всем своим ближайшим родственникам во Франции — и сторонникам графа Артуа, и его яростным противникам, — убеждая их всех, что нельзя допустить, чтобы Хуана Португальская оставалась регентом Франции, что самая подходящая кандидатура на должность регента — граф Артуа. Он от всей души надеялся, что эти письма возымеют прямо противоположное их содержанию действие, особенно, если произойдет утечка информации и факт поддержки им графа Артуа станет достоянием гласности. Филипп рассчитывал, что у противников графа хватит ума инспирировать такую утечку или же, не мудрствуя лукаво, просто предъявить Парламенту и Совету Пэров его письма.

Он как раз составлял вычурное послание своему троюродному брату, герцогу Невэрскому, когда к нему пришел Гастон и сообщил о своем решении поехать вместе с Эрнаном в Толедо. Филипп отложил перо и удивленно поглядел на кузена.

— Какого дьявола? Что вам понадобилось в Толедо?

— Этого я сказать не могу. Прости, но…

— Ты пообещал Эрнану молчать?

— Да.

— Ну что ж… Жаль, конечно, что и ты покидаешь нас. — Филипп снова взялся за перо. — Не обессудь, дружище, но у меня еще много дел, а времени в обрез — обещал Бланке вскоре освободиться. Понимаешь, она не сможет заснуть без меня. Смешно, черт возьми, но и я, если подолгу не вижу ее, чувствуя себя брошенным ребенком. Просто уму не постижимо, как это я раньше… — Он осекся и тряхнул головой. — Боюсь, я начинаю повторяться. Ты что-то еще хотел мне сказать?

Гастон пришел в замешательство, лицо его побледнело, но он тотчас совладал с собой и извлек из кармана скрепленный герцогской печатью пакет.

— Чуть не забыл, — сипло произнес он. — Сегодня ко мне прибыл гонец из Тараскона. Это тебе письмо от отца.