Андрей Величко - Юрьев день (СИ)

Я оказался прав, причем получил подтверждение этому несколько быстрее, чем думал — а именно в тот же день.

— Вы просто не представляете, ваше высочество, — ворковала Людочка, в темпе одевшись и любуясь только что подаренными ей сережками, — как мне с вами было хорошо! Но, увы, это не может продолжаться долго — я слишком стара для вас. И прекрасно понимаю, что вы скоро вы начнете искать себе молоденькую. Я не в претензии — упаси господь! — и даже готова по мере своих скромных сил помочь вам.

Как уже говорилось, моя мышка отличалась очаровательной непосредственностью.

— У меня есть одна знакомая, — продолжала Людочка, — которая, хоть и видела ваше высочество только на картинках, давно и безответно любит вас всей душой. И ей всего семнадцать лет, так что вам, наверное, с ней будет лучше.

— Возможно. Спасибо за заботу, посмотрим, что из нее выйдет. А твоя знакомая замужем?

— Нет… а что?

— С незамужними мне нельзя, — объяснил я. — Точнее, конечно, можно, но нежелательно. Так что пусть по–быстрому выходит замуж — неужели это так трудно?

— Да уж не так просто, ваше высочество, — тяжело вздохнула ненаглядная, став от этого еще больше похожей на небольшого бегемота.

— Я вон когда–то сколько сил положила, своего обхаживая! Прямо аж страшно вспомнить.

— Ладно, тогда сейчас зайди к Петру Маркеловичу, он быстро все организует. И мужа твоей подруге найдет, и денег на свадьбу даст, и объяснит ей, где какие справки получить. Ну и, конечно, разузнает про нее все — сама же понимаешь, без этого никак нельзя.

— Да, конечно, ваше высочество! Вы самый милый на свете! — мышка быстро чмокнула меня в щеку и упорхнула.

Никакого неприятного чувства, а уж тем более угрызений совести, этот разговор у меня не оставил — а чего тут такого? Можно подумать, что у того же Ники роман развивался на какой–то другой основе! Да нет, если отбросить мишуру, все то же самое, только раз в двести, а то и в триста дороже, чем у меня.

В этот момент мне не пришло в голову вспомнить слова Пушкина «не гонялся бы ты, поп, за дешевизной». Я их вспомнил несколько позже и с сожалением, что, как всегда, оказался крепок задним умом. Правда, потом мне пришлось убедиться, что упрекал я себя зря, но это произошло уже спустя несколько лет.

Вечером мы немного посидели с Николаем за бутылкой ситра. Особо праздновать–то было нечего — это для цесаревича совершеннолетие наступало в шестнадцать лет, а для простого великого князя вроде меня — в двадцать. То есть до того момента, когда казна выделит мне миллион единовременно и начнет платить по двести тысяч ежегодно, ждать оставалось еще два года.

Просто удивительно, сколько «открытий чудных» я сделал в девятнадцатом веке, хотя прекрасно мог совершить их как в двадцатом, так и в двадцать первом. Но почему–то тогда не смог или не захотел, так что пришлось сейчас.

Например, выяснилось, что польза от тщательного планирования может быть только в том случае, если объект приложения усилий вам хорошо знаком. Как, например, для меня летающая и ездящая техника, а также отдельные разделы прикладной химии. Если же ваши представления о том, что следует сделать, не отличаются глубиной и вообще чисто умозрительны, ни в коем случае нельзя составлять подробных планов. Ничего, кроме вреда, от них не будет. Допустимы только самые общие наметки, дабы в процессе реализации иметь представление, туда вы движетесь, куда хотели, или уже давно в другую сторону.

Вот значит, и Михаил, вернувшись из Парижа, быстро донес до меня, что мои планы относительно терроризма во Франции — они, мягко говоря, страдают некоторой неосуществимостью.

— Там агентов нашей охранки, конечно, меньше, чем всяких смутьянов, — пояснил мне Миша, — но не очень намного. А еще в военной миссии офицеры главного штаба тоже не слепые и одними военными вопросами не ограничиваются. Более того, среди эмигрантов ходят слухи, что охранка некоторых уже того… как вы говорите, ликвидировала. Прямо там, во Франции. Во всяком случае, за последние два года исчезли три человека — два поляка и русский народник, причем без следов.

Ну, это вряд ли, подумалось мне. В будущем я не смог найти ни малейшего намека на подобный образ действий, хотя старательно искал. Хотя… я же, например, никаких письменных следов своей деятельности оставлять не собирался ни в коем случае! Почему тогда здешние жандармы должны быть глупее?

— Я даже видел в Париже одного своего старого знакомого, — продолжал Михаил. — Довелось в свое время разок побывать у него на допросе. Тогда он был жандармским ротмистром. Кто сейчас — не знаю. Он отпустил бородку и сбрил усы, но я его узнал. А вот он меня — нет, потому как допрашивал он тогда не одну сотню таких, как я.

— Та–а–к, — начало понимать мое высочество, — просто агентом он быть не может, раз его многие способны узнать. Значит, мужик там либо в качестве живца, либо для отвлечения внимания от кого–то, кто занимается действительно важным делом. А оба этих варианта подтверждают, что во Франции много российских агентов. Я правильно понимаю?

— Да, Александр. Нам рано лезть во Францию. Начинать надо с Санкт–Петербурга и Москвы.

М-да, получается, пока что руки у меня коротки как–то воздействовать не генерал–адмирала, сделал вывод я. И вообще пора озаботиться вопросом внедрения своих людей в охранку. Один у меня есть — Зубатов, но одного мало. Кроме того, он в Москве. Съездить, что ли, в бывшую столицу с целью повышения культурного уровня или еще чего–нибудь? Инкогнито, понятное дело, официальный визит поднимет слишком много шума.

Тем временем приближалось лето, и все семейство начало собираться в Крым. Я попробовал заявить отцу, что у меня полно дел в Питере, в силу чего меня лучше оставить тут, но отец эту идею не поддержал.

— Отдыхать иногда надо, а то свалишься, Алик, — заявил он.

— Так я, когда устану, прекрасно могу и на диване в Приорате отдохнуть!

— В башне? — усмехнулся родитель. — Знаю я, как вы ее используете. Ничего, припрет — и в Крыму 6… в смысле, кого–нибудь да найдешь. Ладно, не волнуйся, мы туда ненадолго, недели на три, а потом маман с младшими останется там, а я, ты и Ники вернемся. У меня тоже дел хватает.

— Тогда пусть царский поезд пригонят в Гатчину за день, а лучше за два дня до отъезда. Мне нужно время, чтобы его хотя бы поверхностно изучить.

— Опять? Алик, да что ты за человек такой — по небу на пес знает чем летаешь и не боишься, а приходит пора в поезд лезть, у тебя сразу появляются подозрения. Как же это по–научному называется, мне вроде Боткин говорил? А, вспомнил — фобия. Ты к нему обратись, он тебе микстуру выпишет. Попьешь, и все пройдет.