Александр Конторович - Выжженая земля. Тетралогия

— Даже странно от тебя, Михалыч, такие речи слышать, — хмыкнул первый номер. — Чтоб такой головорез о гуманизме заговорил, это что ж такое произойти-то должно!

— Так и произошло уже, — невозмутимо ответил визитер. — Или тебе ядреной войны недостаточно? Тут гробы не то что эшелонами — а как бы и не кораблями возить не перевозить. А тебе все мало? Уж ежели такой, как я, головорез задумался, то уж тебе-то, Пашенька, сам бог велел. А ты все иголки свои топорщишь. Понимаю я, отчего тебя Ежом кличут: весь из себя такой колючий да кусачий.

Второй номер внимательно прислушивался к разговору. Судя по всему, собеседники достаточно хорошо друг друга знали, и его командир при этом относился к визитеру с немалым уважением. Воспользовавшись паузой, он вклинился в разговор:

— А за что же это вы нас, уважаемый, таким макаром приласкали?

Вопрос словно бы повис в воздухе. Понятно, что Симонов вслух высказал тот вопрос, который давно вертелся на языке у первого номера. Вертелся-то он вертелся, а вот спросить об этом его командир так и не решился.

— А ты, Пашенька, так и не понял, что вас обоих попросту подставили? — хмыкнул Михалыч. — С какого бы рожна я тут в лесу возник, весь из себя упакованный да загруженный всяким железом? Вас, голуби вы мои, под Гадалку подвели. Аккурат под ее выстрел.

— Б…! — выругался в сердцах Еж. — Как чуял я, что здесь нечистое что-то будет. Ее-то какой дьявол сюда притащил?

— Ты, Паша, язык-то попридержи, — серьезно посоветовал визитер. — Со мной она пришла. Тебе этого достаточно? И не пойму я, какая меж вами кошка пробежала, что вы так на нее окрысились?

— А то ты и сам не знаешь!

— Вот представь себе, друг мой ситный, даже и не предполагаю! А ведь знаком с ней уже давненько! Так что, милок, помолчи да мозгами пораскинь — кому это вдруг понадобилось вас лбами столкнуть? Да промеж себя вы тут покумекайте. Не стану вам мешать — могу и в сторонку отойти. Только вы оба, будьте уж так добры, стволы свои наверх пихните, подберу. Да и гранаты тоже, мало ли какая блажь вас вдруг проймет?

Подобрав оружие, Михалыч, как и обещал, отошел в сторону, оставив обоих снайперов обсуждать свое незавидное положение.

— Офигеть! Что это за фрукт такой? — прислушавшись к удаляющимся шагам, спросил Симонов.

— Коротков Олег Михайлович, старший прапорщик.

— Старший прапорщик?! А важный-то, как генерал.

— Ты, Петя, по молодости, должно быть, многих вещей попросту не знаешь. Есть, а точнее, были у нас такие люди. Причем совершенно несущественно, в каком звании. Живые легенды, можно сказать. Вот в Кубинке, например, — помнишь такой аэродром?

— Ну, помню. Вылетали мы с него пару раз.

— Вот именно, — кивнул первый номер, — был там такой майор Жуков, вечный комендант гарнизона. Так его все командующие ВВС, сколько бы их ни было, лично знали и всегда за руку здоровались по приезде. Невелика персона — комендант небольшого гарнизона, а вот, поди ж ты! Знали и уважали. Потому как мужик правильный был и дело свое знал добре. При нем всегда порядок соблюдался. В двадцать второй бригаде спецназа тоже личность легендарная имелась — капитан Лапшин. Весь из себя битый-стреляный, но ни один боец в его группе за все годы не погиб. Раненые были, да. А убитых ни одного. Всех вытаскивал, будто с костлявой договор какой имел. Вот и Михалыч у нас по этому разряду проходит. Он, ежели тебе интересно, еще в КУОСе начинал. Да и до них, говорят, где-то отметился. Коротков, мил друг, тоже своего рода человек необыкновенный. Стольким людям в жизнь путевку дал, что я и представить-то не могу. Считай, большинство серьезных стрелков в то или иное время через его руки прошли. Он по организации снайперского противодействия специалист, пожалуй, самый мощный. Тебе такая фамилия — Моралес говорит что-нибудь?

— Хоакин? — наморщил лоб второй номер.

— Он самый, — хмыкнул Еж. — Выучили умника на свою голову.

— Так он что же, у нас учился?

— Ну, не в России, скажем так. Другие места нашлись. Но тренировали его наши инструкторы. Он тогда вроде бы весь из себя прогрессивный да положительный был. Ихний фронт какого-то там освобождения от чего-то — в друзьях у нас числился. А как вернулся «товарищ Хоакин» к себе домой, так совсем другим человеком стал. Сколько за ним покойников накопилось — ни я и никто другой сосчитать, наверное, уже не сумеет. Деньги он здоровенные за свою работу брал и не гнушался абсолютно ничем. Кто его только не ловил — бесполезняк. И американцы пробовали, и немцы, даже евреев из Израиля приглашали. Дохлый номер. Только гробовщикам дали подзаработать. Вот тогда кто-то и вспомнил про нашего товарища. Кстати, чтоб ты знал, Медведь — это его прозвище! Почему да отчего, бог весть, но похож он на него чрезвычайно! Такой же здоровенный и осторожный. Да… Так вот, прибыл он в ту самую страну, где Моралес кого-то в очередной раз завалил. Но не до конца дострелил — тот в больнице валялся. А поскольку «товарищ Хоакин» за собой недоделанных заказов никогда не оставлял, то понятно было, что рано или поздно он этого недобитка оприходует. Оттого и не находилось желающих его охранять. Никому рядом лежать не хотелось. Тогда Михалыч и появился. Покрутился около больницы пару деньков и исчез, как будто никогда его и не было. А еще через недельку и Моралес всплыл.

— И где же? — заинтересованно спросил второй номер.

— На соседнем доме. Аж в восьмистах метрах от госпиталя. С винтовкой в руках, все как положено.

— И?

— И с ножом в груди. А этажом ниже — его охрана, шесть человек. Тоже всякими разными способами помершая. И все на этом и закончилось. Михалыча потом никто в той стране более не видывал, и куда он делся — неизвестно. Слухов тогда много всяких ходило, да толком никто ничего так и не выяснил. Да и Медведь с той поры нигде более особо не светился. Откровенно говоря, и я-то про него мало что сказать могу. Слух был, на пенсию он ушел. Поверить в это можно: считай, почти сорок лет в строю. А он вон где вылез!

— Да и фиг с ним! — тряхнул головой второй номер. — Нам-то теперь что делать? Не приговорит он нас, как Моралеса?

— Вообще-то, если бы хотел, то уже сто раз приговорить мог, — возразил на это его напарник. — Что-то другое ему надобно. Только что?

— Ну, так и спроси. Тебе же проще: вы уж сколько лет друг друга знаете?

— Михалыч! — поднял голову вверх Еж. — Ты куда там пропал? Подходи, поговорим…

Узкая дорога, разматываясь среди деревьев, постепенно уводила все дальше и дальше от стоянки. Никто из нас толком и не понял, за каким таким рожном надо было ставить машины и бегать по лесу, сверяясь с нарисованным на листке бумаги маршрутом. Этот самый листок ожидал нас на стоянке, приколотый к коре дерева обыкновенным степлером. Кроме нескольких лаконичных строк, там был изображен маршрут, по которому мне предлагалось пробежаться, не высовывая свою голову из кустов и избегая открытых мест. Добравшись до конечной точки, я покуковал там минут десять, после чего рация голосом Михалыча предложила мне топать восвояси и заниматься своим собственным делом.