В. Бирюк - Не-Русь

Он сам додумать не может, или меня за дурака держит? Стоит мне сдать ему имена, как я стану для него не нужен. А по совокупности всего… это уже не на публичное голово-отрубание тянет. Это будет тихое вырывание языка с последующим четвертованием и потрошением.

Но орать на меня — не надо. Не люблю я этого.

Андрей напряжённо думал. Дотянулся до стоящего рядом кубка с вином, отхлебнул, по-ёрзал на сидении, подвигал туда-сюда меч, по-хмыкал…

— Маноха… Он, знаешь ли, хороший палач. Он, ежели моя воля на то случится, из любого что надо вынет. Только это очень больно будет. И не все потом выживают. А ты ещё молодой, здоровый. Зачем же тебе-то… каликой перехожим… в рубище да в язвище…

— Андрюша! Братишка! Такая радость! За заботу о здоровье моём — поклон тебе земной! Чтобы брат мой — обо мне… Первый раз в жизни…! Вот те крест!

Я истово поклонился, широко перекрестился и радостно улыбнулся. Потом — извинился:

— Ты уж прости, но есть у меня насчёт тех мужей… ну, которые твою бабу брюхатили в очередь… сомнения. Может, недоглядел чего, может — недопонял. А может и сочинитель тот — переврал чего. А ты ж ведь… Не за просто ж так тебя Бешеным зовут. Начнёшь рубить-казнить не спросивши. А вдруг там души невинные? На что мне такой грех?

Мгновенная ярость от столь наглого отказа прямо полетела паром у князя из носу. Аж дым видать. Но он, продолжая себе сдерживать, продолжил елейно:

— А мы сперва поспрашиваем. Мы с Манохой, знаешь ли, умеем спрашивать. С тебя начнём. Подвесим добра молодца не высоко, не низко, а точнёхонько на дыбу. Одну-то ты виску по-упрямишься, а на вторую — всё скажешь. Ещё и вдогонку криком кричать будешь. Бедненький.

Мы нежно улыбались друг другу в темноте шатра. Прям — любовнички перед страстным броском в горизонтальное состояние. Прям ещё мгновение и… «они слились в пожаре страсти». Как меня будут «сливать» и «пожаривать» — я примерно представляю. Поэтому нужно избавлять Андрея от греха. Я имею ввиду: от греха непонимания последствий.

— Спасибо, брат, на добром слове. За заботу, за ласку. Только о мелочи ты позабыл. Мелочь ту звать — войско православное. Может, ты запамятовал — оно тут, вокруг стоит. Всеми своими тысячами голов ждёт поутру твоего решения. Насчёт «отрубить Ваньке головёнку». Не — «опосля», не — «к Юрьеву дню». Нынче. Утром. Твоё слово.

Андрей чуть поморщился. Точно подзабыл. А тут вокруг — множество людей.

— Войско тебе не поможет.

— Вот кто бы спорил! Мне — не поможет. А вот тебе… Дыбы у тебя нет. Пока Маноха её построит, пока меня подвесит, пока кнутом обдерёт. А я первую-то виску выдержу! Да и вторую… может статься. А это уж какой день-то? Завтрашний да послезавтрашний? А народ вокруг ходит-спрашивает, любопытствует-интересуется. «А что ж это князь наш славный душегубца не казнит? А об чём это наилучший во всём войске палач — вора воровского расспрашивает?». Как думаешь, Андрейша, вот в войске четыре тыщи голов. Нехудых, битых, бывалых. Как скоро хоть до одной дойдёт? С чего мне такая милость — пару дней лишних под кнутом пожить? А ведь коли до одного дойдёт… «На чужой роток не накинешь платок». Так наш народ говорит. Я народу верю. А ты?

Крайнее раздражение, досада сочетались на «высоком челе» с усиленной интеллектуальной деятельностью. Чело у него… наши татары высоколобием не страдают, у них и без этого есть чем думать. И я даже знаю «что». Ну, пусть трудится. У меня-то времени много было, я, вроде бы, все варианты просчитал. Главное, чтобы у него иллюзии не возникло, что есть путь, где он меня против моей воли «нагибает».

Мой радостно-идиотский вид весьма раздражал князя. Он отвернулся и стал смотреть на икону. Я — присоединился.

— Знаешь, Андрейша, а у меня тоже икона Богородицы есть. Тоже письма Святого Луки. Попик один в наших краях окормлением занимался. Грек из Капподокии. Спёр там икону у какого-то страшно важного старца да попал на Русь. Попик… как-то раз — богу душу отдал. В нашей речке. А дочка его в мой дом перешла. Вот ту Божью Матерь и подарила. Только у меня там она молодая нарисована. Совсем ещё девушка. Сразу после рождения Иисуса. Молоденькая, счастливая. Икона, говорят, чудотворная. Так и зовут: «Исполнение желаний». Я раз проверял — точно, работает. У меня блоха чуть льны не поела. Я всю ночь молился — утром дождь пошёл, всю блоху смыло.

— Это ты к чему?

— Насчёт блохи-то? А чтоб ты не сильно надеялся. На Маноху. Если уж припрёт сильно пожелать смерти своей, от мук нестерпимых — есть кого об исполнении попросить. Заступница-то не откажет. По знакомству-то.

— Вот как. Значит, смерти не боишься?

Я подумал, «посмотрел в себя». Ответил честно, как чувствую:

— Нет. Не ищу, не прошу, не желаю. Но — не боюсь. Ты меня в бою видел. И в Бряхимове, и здесь. Про моё «божье поле» в Мологе — знаешь. Как там сопляк, плешивый, полуголый доброго славного здоровенного нурмана завалил. Думаешь, без Заступницы обошлось? Не боюсь. Извини.

— Экх… А… А за что извинить-то?

— За труды твои тяжкие, что втуне пропадают. Ты ведь, брат, пугать меня вздумал. А это бестолку — сильнее смерти страха у тебя для меня ничего нет. А смерти я не боюсь. За нынешний разговор — ты мне четырежды голову срубить собирался. Что мне дыба с кнутом, когда на носу — плаха с топором? Ежели хочешь чего от меня — думай иначи. Да и времени у тебя на муки мои не осталося — через час светать начнёт. Через два, не дольше — твоя воля должна быть объявлена.

Боголюбский… устал. Всё-таки, годы. Да и не привык он сталкиваться с равным противником. «С равным» — в части выносливости. В остальном-то мне до него…

А вот беседа двух «мышей белых генномодифицированных»… Тут как в фехтовании левшей — выигрывает тот, кто чувствует себя менее уверенно, кто не привык сильно полагаться именно на свою особенность.

Так, считаем варианты.

Он может отрубить мне голову. И остаться с неудовлетворённым любопытством. Потом, вернувшись в Боголюбово, он будет его долго и коряво… «удовлетворять». Голов полетит… особенно — из Манохиного ведомства. Ликвидация топтунов, соглядатаев, информаторов… по такой теме — автоматом. И — по восходящей. Всех — кто знал, кто мог знать, кто мимо проходил…

Он может не отрубить мне голову. Упакует в железа-кандалы, отвезёт в Боголюбово и там, не торопясь, с огоньком… в прямом и переносном смысле… А люди будут лясы точить, думать-гадать. Наш народ, как тот инопланетный попугай — «отличается умом и сообразительностью». Дай только зацепку — расковыряют-додумаются.

А я — сдохну. «Вместо того как…».

Тогда мне проще голову сразу отрубить.

Он может меня как-то… подкупить-прельстить? Глупость. Пока я в его власти — может… мда — обезглавить. В любой момент. Что он, безусловно, и сделает. Едва необходимость в моей информации отпадёт.