Радик Соколов - Холера. Дилогия (СИ)

— Хватит. — Саблин откинул доску, проник за прилавок и плеснул женщине в лицо воду из стоявшего тут же стакана. — Уймитесь.

— Ох. — Дама опустилась на стул и опустила голову, уткнув лицо в ладони.

— Ну, ну. Не хотел расстраивать. Зовут, то вас как? — Саблин как ребенка уговаривал раскисшую женщину успокоиться.

— Анфиса Игоревна. — Отхлебнув несколько глотков из поднесенной к губам кружки, хозяйка постепенно взяла себя в руки.

— А я — Евгений. — Женька тоже присел на табуретку. — Так вы мужу и при операциях помогали? В обморок не падали? Крови не боитесь?

— Приходилось и при ампутациях ассистировать. Привыкла. Где только не работали. Он ведь старшим фельдшером службу закончил. Много на своем веку повидал. А когда здесь в отставку вышел, то решил зелейную лавку открыть. В долги влез. Все думал на ноги встать.

— Анфиса Игоревна, а к Вам много народа приезжало. Постоянные покупатели были?

— Зипуны к нам не ходили. Дорогой товар. У бабок на торжище втрое дешевле. К нам кто почище ходил, для кого главное не цена и манеры. Только много ли таких в городе. Про нас только последние месяцы добрая слава пошла, да только весь срок долгам давно вышел. Нам бы еще годик подышать. — Женщина обтерла сухие губы. — Даже если все продать, со всеми рассчитаться не хватит.

— Беда. — Хоть в словах посетителя и было сочувствие, но помочь в этой ситуации было выше его сил. — Мне на днях операцию предстоит сделать. — Женьке действительно было бы трудно обойтись без ассистента. — Только подготовиться надо и помощника найти.

— Женщина взглянула на покупателя другими глазами. — Так вы доктор?

— Да. — Женька не стал придумывать всяческие оговорки, решив сказать правду. — Только обучался далеко отсюда.

— Вот оно что. Тогда понятно, почему вам не нравятся наши инструменты. — Хозяйка уже успокоилась. Посетитель выглядел слишком молодо, чтобы производить впечатление состоятельного покупателя, но звание лекаря делало его в глазах Анфисы Игоревны особенным. — Если необходимо серьезно поговорить, то лучше это сделать не здесь, а в доме.

Столовая, куда Анфиса провела гостя, показалась очень уютной. Стену украшали часы с круглым циферблатом и гирями в виде смешных бочонков. На небольшой полке умастился ветвистый подсвечник с огарками сальных свечей. Возле прямоугольного стола, накрытого скатертью, красовались четыре стула, а в уголке располагался диван с пышными подушками. Буфет, прикрывшийся вычурными дверцами, словно нависал над столом, упираясь дубовой головой в невысокий потолок. На широком подоконнике лежала поврежденная статуэтка, изображавшая некогда, вышедшую из вод Афродиту. Пол был покрыт половиками, которые предавали комнате уж вовсе эклектичный вид.

Анфиса Игоревна принесла как раз поспевший самовар. Под травяной чай женщина заговорила. Наконец нашелся тот, кто готов был ее выслушать не перебивая. Изливать душу совершенно постороннему человеку гораздо легче, чем знакомому.

— Муж каждую копеечку в лавку вкладывал — Дама говорила о супруге как о совершенно чужом человеке, рассказывая о таких вещах, которые не решалась ранее поведать никому, — по поводу каждой покупки для иных дел брюзжал неделями.

Молодой еще женщине жить с угрюмым, озлобленным на жизнь стариком было порой невыносимо. Богдан непрерывно ругался, не было ничего, что было бы ему по душе. Он постоянно изводил жену придирками, заставляя работать с утра до самого вечера. Единственной отдушиной несносного старикана было уединиться с бутылкой у себя в каморке и упиваться до полного бесчувствия. Надо ли говорить, что все дела по дому он забросил, переложив на плечи жены. Не было ни одной свободной секунды. Единственной минуткой для отдыха было, пожалуй, только посещение воскресной проповеди. Как же ждала Анфиса редких выходов в город. Тут еще одна напасть. Богдан принялся вымещать на ней свои неудачи, виня ее в провале торговли и поисках любовников. Жизнь и вовсе превратилась в ад. Зная вредный характер супруга, она боялась поднять глаза. Стоило ее «ненаглядному» найти малейший повод, как вечером ее ожидала всенепременная взбучка. Не было случая, чтобы супруг остался доволен ее диалогом с покупателем в лавке, особенно если тот ничего не приобретал.

За все время, что они переехали сюда, купив помещение для торговли, у женщины не появилось ни одной подруги или хотя бы человека, с которым можно было бы переброситься парой ничего не значащих фраз. Богдан не допускал и мысли, что жена может просто так выйти из дома для того чтобы поболтать или побездельничать. Он обрекал ее и себя на одиночество, по крайней мере, до тех пор, пока не рассчитается по многочисленным векселям. Словом, Богдан превратил жену в единственного бесплатного и безропотного работника.

Так и жила Анфиса последние три года, словно заживо погребенная. Ее одинокая и плохо одетая фигура вызывала сочувствие даже у служанок их состоятельных соседей, когда они видели ее скорчившейся в три погибели на огороде. В первый год она посадила для себя множество цветов. Как было красиво. Только ее одинокое увлечение вызывало раздражение у супруга. Он разрушал ее «бесполезные» цветники, требуя заменить их на гряды с лекарственными растениями, более приличествующие аптекарскому огороду.

Родись она с другим характером, эта властность мужа могла бы сделать ее озлобленной и подлой. Но она была так добра, что все эти внешние обстоятельства до времени не затрагивали ее душу. Анфиса скоро научилась пережидать взрывы дурного настроения Богдана. Она изловчилась прятаться от глупых причуд, стараясь не попадаться на глаза, хотя это было почти невозможно в ограниченном пространстве небольшого подворья. Будь ее воля, она давно бы все переиначила. Завела бы корову, хозяйство и зажила припеваючи, забыв, что написано в многочисленных травниках, что удивительным образом вышли в отставку вместе со старым воякой. Только ведь и капля камень точит. Есть пределы у любого терпения. Постепенно год за годом под гнетом страданий у Анфисы вырабатывался твердый характер. Невзгоды закаляли ее. Под внешним смирением уже зрели зерна будущего бунта. Женщина вот-вот могла показать себя совершенно в ином виде, явив свету непреклонный нрав и настойчивость в стремлении к своим целям. Ее уже не страшила нужда. Супруг научил ее жить, довольствуясь немногим. Не настигни мужа раньше карающая длань закона, он к этому времени изведал бы последствия ухода супруги.

Выслушав эту незамысловатую историю, Саблин уже не мог относиться к Анфисе Игоревне как к пустому месту. Так или иначе, она сделалась ему ближе. Нет, Женька вовсе не был бескорыстным рыцарем. Хотя надо признать, иногда даже самую черствую душу посещает желание помочь ближнему. Бывает, что и в сердце обычного человека прорастают семена благородства. Жизнь пестреет разнообразными красками, редко пользуясь одним цветом.