Александр Мазин - Белый Волк

А там – как получится. Если Один снизойдет к такому жалкому существу, как я, то понимание правильного бытия поселится в моем сердце. А правильное бытие и есть особое состояние, в которое впадает берсерк.

Я был удивлен. В моем теперешнем непродвинутом понимании это было не состояние единства с миром, а состояние «всех убью, один останусь». Но спорить с дедушкой я не стал. И задавать вопросы философского содержания – тоже. Сделаем, что сказано, и по ходу разберемся.

Место Стенульф выбирал очень тщательно. Топтался, пыхтел, будто принюхивался… В общем, видели, как собака ищет, где устроиться поспать? Вот примерно так.

По мне, все места были отличные. Прекрасный вид на засыпанное снегом озеро. Вокруг – чудесный лес. Тишина. Воздух такой, что впору пить, как выдержанное вино.

Везде было хорошо, но дедушка нашел место не просто хорошее – отличное. Даже я, неразумный, это осознал. Замечательное место. Справа – столетний дуб. Слева – замерзший ручей. Посередине – камешек где-то по пояс высотой. Дедушка рукавицей обмел снег – и камешек оказался очень интересным – с впадиной посередине. Стенульф уселся на него, как на трон, поерзал – и расплылся в довольной улыбке.

Встал, взял прислоненное к дереву копье, показал острием:

– Луна взойдет там. А копье воткнешь здесь, – он указал на сугроб. – Сядешь сюда, – кивок на камень, – и будешь смотреть на луну, которая отразится тут, – Каменный Волк хлопнул по широкому лезвию копья. – Если ты угоден Отцу, он покажет тебе путь между мирами.

– О чем ты говоришь? – спросил я.

– Путь между мирами, – повторил Стенульф и поглядел на меня удивленно. – Тот, по которому уходят в Валхаллу. Ты этого не знаешь? – Глубина моего невежества изумила могучего старца. – Скажи еще, ты не знаешь, что истинный воин должен умирать с оружием в руке?

– Что должен, знаю, – ответил я. – А вот почему… Наверное, чтобы там, наверху, точно знали, кто воин, а кто нет.

Каменный Волк скривился, будто я испортил воздух.

– Уж не знаю, чем ты мог полюбиться Одину! – заявил он. – Знал бы я, что ты такой невежда, не стал бы с тобой возиться! Но поздно. Жертвы уже принесены. Так что слушай и запоминай. Железо отделяет живое от мертвого. Поэтому по кромке стали пролегает путь в чертоги Валхаллы. И тот, кто не держит его в руках, непременно сорвется и упадет вниз, в Хельхейм. Это неизбежно. Разве что Отец Воинов пошлет одну из своих дочерей-валькирий поддержать душу павшего. Понял?

Я кивнул. Ну да. Чего тут непонятного? По кромке меча – в Валхаллу. Обычное дело.

– Верно, – согласился Стенульф. – Обычное дело. Для всех воинов. Кроме нас, избранных любимцев Одина. Нам не нужно держаться за путь. Мы уже стоим на нем. Мы – часть Мирового Древа. Поэтому нашу плоть почти не берет железо. Поэтому после битвы мы лежим как мертвые. Потому что мы и есть мертвые и нужно время, чтобы мы вернулись в мир живых. Поэтому из наших ран не течет кровь. Мы мертвы. Истинный берсерк – и есть тот путь, по которому уходят в мир мертвых. И мы непобедимы, потому что мы есть Смерть. А Смерть побеждает всех.

Ах, как он красиво говорил! Я аж заслушался. И поймал себя на том, что верю каждому слову. Какой артист погиб в этом человеке! Хотя – почему погиб? Может, у Стенульфа и нет тысячных аудиторий, зато у него очень внимательные слушатели. Это уж точно.

И так всё у него логично получалось, что я подумал: а что, если именно так всё и происходит? И не вызванное природными психоделиками безумие делает из людей сверхвоинов, а именно та мистика, о которой говорит Стенульф?

Словом, я поступил как велено. Оделся потеплее. Вышел на берег озера. Дождался восхода «волчьего солнышка», воткнул в нужный сугроб дедушкино копье, постелил на камень волчью шкуру, уселся (удобно, однако), выпил пару глотков зелья из баклажки и принялся созерцать отблески лунного света на отполированном металле.

Ночь стояла чудесная. Тихая-тихая. Где-то на периферии слуха, само собой, возникали какие-то звуки: снег с ветки упал, зверек какой-то пискнул… Но эти мелочи не нарушали чудесного спокойствия тишины. Звезды сияли, снег тоже сиял, отражая висящий за моей спиной лунный серп.

Рядом скрипнул снег. Я не шевельнулся. Волчий запах коснулся моих ноздрей. Я скосил глаза и скорее угадал, чем увидел, зверя. Силуэт белого волка растворялся в снежной белизне. Боковым зрением я следил, как он подобрался ко мне, понюхал шкуру, фыркнул неодобрительно, затем, потоптавшись немного (в точности как Стенульф!), улегся неподалеку. Интересно, откуда он взялся? Я был уверен, что оба зверя остались вблизи дедушкиной берлоги.

Прошло еще немного времени – и я забыл о четвероногом соседе.

Тишина обнимала меня. Я будто поднялся над землей. То есть я понимал, что всё еще сижу на шкуре, но было полное ощущение, что я всплываю вверх, как ныряльщик, набравший полную грудь воздуха.

В груди родилось нежное тепло – будто любимая женщина коснулась губами моего горла. Я забыл о том, что нужно глядеть на копье. Даже не забыл – понял, что это неважно. Словно кто-то огромный, могучий и добрый держал меня на ладони, легонько покачивая.

Мир наполнился красками, будто я оказался в эпицентре северного сияния. Это было так чудесно… И длилось, длилось до бесконечности… До самого утра.

Я очнулся, когда первые лучи солнца подкрасили заснеженные верхушки деревьев. Мое тело затекло от неподвижности, но самую малость. И мне по– прежнему было очень хорошо и спокойно. Белый волк спал, уложив крупную мохнатую голову на мои сапоги. Рядом валялась пустая баклажка. На острие копья сидела мелкая пичужка и нежно посвистывала. Когда я шевельнулся, пичужка умолкала, поглядела на меня, склонив головку, потом свистнула, вроде как поздоровалась, и вспорхнула.

Волчара тоже поднял башку, потянулся, зевнул во всю пасть (ну чисто крокодил!), мгновенно встал на все четыре, легко, будто встряхнулся… Раз – и нет его. Только следы остались.

Тут и я поднялся. Проверил организм… Никаких проблем.

Удивительное дело. Целую ночь просидел на морозе – и хоть бы хны. Даже нос не замерз. Правда, и одет я был очень качественно.

Попрыгал, помахал руками – всё хорошо. Даже более чем хорошо. Такая легкость во всем организме… Хотелось бежать, смеяться, любить… Всё равно кого. Весь мир.

Я и засмеялся, громко и с удовольствием. Потом надел прислоненные к дубу лыжи и побежал. Полетел, как на крыльях. Чудесно! Если то, что со мной было, и есть состояние берсерка, то я – суперберсерк, потому что – никакой нужды в релаксации! Сна – ни в одном глазу! Что там говорил дедушка насчет «изгнания из себя мертвого»? Чушь! Никогда еще я не чувствовал себя таким живым!

Километр с небольшим до усадьбы я промчал минут за пять. Так мне показалось.