Александр Рудазов - Арифмоман. В небесах

Эйхгорн подумал… и согласился. Почему нет, в самом-то деле?

И уже со следующего дня он стал оппонировать Диттреку на публичных диспутах. Поначалу он думал, что все это будет заранее срежиссированными спектаклями, однако ж нет – философа подобное предположение возмутило. Просто возражать заученными фразами ему мог бы кто угодно, да и собаку съевшие на диспутах озирцы мгновенно раскусили бы театральщину.

Нет, Диттрек хотел от Эйхгорна именно искренней реакции и настоящего спора. В своих силах он был абсолютно уверен – и не зря, как выяснилось. Да, логику он постоянно использовал вывернутую и сюрреалистичную, но за словом в карман не лез никогда, мгновенно подбирая встречные аргументы. При этом он еще и умел в нужный момент отступить, признать правоту собеседника и поблагодарить за то, что тот научил ему чему-то новому. Это тоже выставляло его в очень выигрышном свете – люди видели, что для него важнее найти истину, чем оказаться правым.

Избирался Диттрек на должность принцепса. И у него были очень хорошие шансы – в городе он пользовался популярностью, его многие знали, и он действительно умел расположить к себе избирателей. В своей группе он тоже зарекомендовал себя с наилучшей стороны – протофилархом его выбирали вот уже восьмой раз подряд.

Вообще, в Озирии выборными оказались все должностные лица. Каждые тридцать семей объединены в группу и каждый год избирают себе старшину – филарха. Делается это просто на сходке – типа домового собрания. Обязанности у филарха примерно такие же, как у деревенского старосты или управдома – администрирование и решение бытовых вопросов.

А тридцать таких вот семейных групп составляют кафедру, и во главе их стоит протофиларх. Протофилархов избирают из числа филархов, но только тех из них, что являются философами. Они образуют сенат, который избирает большую часть других должностных лиц, заслушивает их отчеты и решает важные городские проблемы. И в отличие от филархов, протофилархов переизбирают лишь раз в три года.

Принцепс же избирается филархами из числа протофилархов, но только тех из них, что имеют широкую народную поддержку. Принцепс – это не правитель, а скорее спикер. Он организовывает заседания сената и осуществляет общее руководство протофилархами. Должность принцепса несменяема, если он не заподозрен в стремлении к тирании.

Вообще, правительство в Озирии не проявляло чрезмерной активности, предоставляя народу жить, как ему заблагорассудится. Большинство мелких вопросов решались на семейных сходках, вопросы покрупнее – в сенате. Четко прописанного законодательства не было, прецедентное право отсутствовало, каждое дело рассматривали индивидуально. Филархи и даже протофилархи не были особо загружены, так что у них оставалось вдоволь времени, чтобы заниматься лабудой.

А в Озирии очень любили заниматься лабудой.

Обязанности Эйхгорна действительно оказались необременительны. Публичные диспуты проводились не каждый день – обычно Диттрек просто ходил по городу, ручкался со всеми подряд и просил филархов за него голосовать. А поскольку филархи обычно голосовали так, как им советовали в их группе, Диттрек обращался и к простым людям. У него для каждого находились несколько слов и обещание сделать нечто, что именно вот этому горожанину нужно позарез.

К каждому встречному Диттрек обращался по имени. При этом сам он, разумеется, не помнил и не мог помнить имен всех горожан – это за него делал номенклатор. Личный секретарь-твинодак. Эти лишенные всяких эмоций существа с похожими на молотки головами обладали совершенно компьютерной памятью, способной вместить целые терабайты информации. Номенклатор повсюду сопровождал Диттрека и шептал ему на ухо имя, род занятий и семейную принадлежность каждого, кто попадался на пути.

Номенклатор служил хозяину не только живым компьютером, но и буквально записной книжкой. При необходимости Диттрек писал прямо у него на голове – благо волосы у твинодаков не растут, а их кожа грубая и шероховатая, как аспидная доска. Собственно, это вообще не кожа, а нечто вроде мягкого хряща – твинодаки, как с удивлением узнал Эйхгорн, не только не млекопитающие, но даже и не позвоночные.

Сегодня Диттрек с Эйхгорном посетили гнозиатскую выставку чудес. Нечто вроде музея, только с постоянно меняющимися экспонатами. Любой желающий мог притащить туда что угодно и выставить напоказ. Когда в здании заканчивалось место, самые непопулярные экспонаты возвращали владельцам.

Самые популярные же выставлялись подолгу, и их хозяева даже зарабатывали на этом какие-то деньги. Выставка содержалась в складчину группой меценатов, и часть вкладываемых ими средств распределялась между лучшими чудесами.

Никакой системы в экспонатах не усматривалось – все вперемешку. На бархатной подушке возлежал огромный бриллиант, а рядом – заспиртованный уродец в банке. Чучела диковинных животных, великолепные произведения искусств, редкие растения и разные волшебные предметы – все свозилось сюда, напоказ зевакам. Посреди огромного зала прямо из пола росло огромное дерево – его решили не трогать, когда строили здание.

Эйхгорн поражался, как у Диттрека еще не отвалилась рука. Только за последний час он поздоровался по меньшей мере с тремястами человек. Сегодня на выставке проводилось какое-то мероприятие, при многих экспонатах присутствовали их владельцы – они давали пояснения, рассказывали о своих сокровищах, некоторые даже показывали в действии. А поскольку все это были люди известные и уважаемые, Диттрек обихаживал каждого из них.

Особенно Эйхгорна заинтересовал стенд, принадлежащий мэтру Уграну, одному из самых видных натурфилософов. Своего рода озирский Архимед, он был единственным ученым этой страны, которого интересовала прикладная наука. Единственным, который размышлял, как применить все эти мудрствования на практике.

И именно поэтому он пользовался репутацией чудака, а остальные мудрецы и философы относились к нему в лучшем случае снисходительно. Благо Озирию не осаждал римский флот, и ей не требовались боевые машины.

Впрочем, Угран специализировался не на боевых машинах, а на мирных. На выставке чудес он, например, представлял собственноручно сконструированный механизм, являющийся по сути паровой машиной. Водяной пар заставлял подниматься поршень, вращающий колесо. Вода в котле нагревалась тем же способом, что применил Эйхгорн в своем самолете – обычный жаркамень. Чрезвычайно полезная штука, здорово экономит ресурсы.

Увы, интереса машина Уграна у публики не вызывала. На нее, конечно, смотрели, удивлялись, но только лишь как забавной игрушке. Экая махина, сама крутится, да при этом еще и безо всякого волшебства! Додумаются же люди!