Олег Таругин - Комбриг из будущего. Остановить Панцерваффе!

© Таругин О. В., 2016

© ООО «Издательство «Яуза», 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Москва, Кремль, июль 1941 года

– А вот скажите, таварищ маршал, что ви думаете про боевые действия капитана Минаева, о котором докладывал генерал-лейтэнант Карбышев? Он его очэнь хвалил.

Неожиданный вопрос поставил командующего Западным фронтом в тупик. Нет, Тимошенко прекрасно знал, что, выслушивая доклады подчиненных, Вождь не оставляет без внимания ни одной мелочи. Но обычно это касалось куда более значимых фигур, чем какой-то там командир батальона. С другой стороны, отчего же «какой-то там»? Если верить Карбышеву, именно его информация и решительные действия помогли предотвратить катастрофу наших войск под Белостоком.

– Ну, смэлее, таварищ маршал! Неужэли вам нечего сказать?

Прокашлявшись, Семен Константинович ответил:

– Товарищ Сталин, действия комбата Минаева считаю высокопрофессиональными и правильными.

– Но вэдь он нарушил приказ? – ухмыльнувшись, Иосиф Виссарионович сделал затяжку, на несколько секунд окутавшись густым облаком табачного дыма. – Поддался на правакацию, так получается?

Ну, и что отвечать? Все так и обстоит – этот странный комбат и на самом деле нарушил все мыслимые и немыслимые довоенные приказы, в итоге оказавшись победителем. Значит, придется говорить, как думает – любую, даже самую малую ложь Вождь почувствует мгновенно.

– Товарищ Сталин, разумеется, нарушение приказа есть преступление. Но именно благодаря своим решительным действиям капитан Минаев не только спас батальон, но и оказал противнику серьезный отпор. И существенно помог в сложившейся на этом участке фронта ситуации, так что товарищ Карбышев прав. В конечном итоге на Минском направлении противник понес значительные потери в живой силе и технике и существенно снизил темп наступления. Считаю его поступок оправданным в данной конкретной ситуации.

– Палучается, иногда полезно поддаваться на правакации? – хмыкнул собеседник. – На этот вопрос можете нэ отвечать. Скажите, а как ви думаете, откуда у него настолко точная информация о начале нэмецкого нападэния? По радиосвязи он называл даже точное время артиллэрийского обстрэла.

– Мне кажется, со временем он просто угадал. Прошедший две войны опытный командир не мог не понимать, что рассвет – идеальное время для неожиданного удара. Что же до даты… Во-первых, как вы, товарищ Сталин, прекрасно знаете, в последние недели пограничники часто задерживали перебежчиков с польской стороны. Двадцать второе июня они также называли, и не один раз. Ну а во-вторых, он мог предположить, что для нападения немецкое командование выберет именно самый длинный день в году. В подобном случае я поступил бы так же.

– Харашо, я вас понял. А пачиму другие комбаты так же не паступили, как считаете? Ни один.

– Не могу знать, товарищ Сталин.

– Вот и я нэ знаю… – задумчиво протянул Иосиф Виссарионович, аккуратно кладя трубку на край массивной пепельницы. – Хотя очэнь бы хотэл знать. Где он сэйчас?

– К сожалению, товарищ Сталин, он, вероятнее всего, попал в окружение в последних числах июня. Где он сейчас, я не знаю. Возможно, погиб или попал в плен.

– Что у миня за такие маршалы, которые не толко начало войны праваронили, но еще и про своих падчиненных ничего не знают? – без угрозы в голосе произнес тот, снова усмехаясь. – Нэкомпетентные какие-то, да. Это я так шучу, таварищ Тимошенко, нэ напрягайтесь. Зато таварищ Сталин знает. Он вишел из окружения вместе с сотрудником особого отдела, мне таварищ Михеев [1]доложил. Ступайте, Семен Константинович, ви свабодны. И воюйте изо всэх сил. Изо всэх, харашо? Нам сейчас главное – не допустить захвата противником Смоленска, вэдь оттуда прямая дорога на Москву.

Дождавшись, пока ломающий голову, к чему был весь этот разговор, маршал покинет кабинет, Сталин взял в руку трубку и откинулся на спинку кресла, размышляя. Все же что-то с этим героическим комбатом не так, очень сильно не так. Из окружения-то он вышел, вернее, был выведен повстречавшейся по дороге разведгруппой, вот только на утро следующего дня внезапно потерял память. Причем не полностью, а, так сказать, избирательно, напрочь позабыв все, что происходило начиная с рассвета двадцать второго. Правда, за пару дней до того его контузило, но Иосиф Виссарионович отчего-то всем своим существом ощущал, что все не так просто. Непонятно, совсем непонятно. А подобного привыкший знать все и про всех Вождь очень не любил. Нет, определенно что-то тут не так! И потому не стоит оставлять все в ведении Третьего управления. У него найдется кому заняться подобными… загадками. Меркулова [2]подключить? Нет, тоже не тот уровень. Грамотный товарищ, спору нет, бывший зам Лаврентия, и все же что-то подсказывало Вождю, что и этот выбор неверен. А собственным чувствам Иосиф Виссарионович привык доверять. Были в прошлом, знаете ли, прецеденты .

Докурив, товарищ Сталин аккуратно положил потухшую трубку в пепельницу, чтобы горячий пепел впитал влагу из мундштука, и приказал соединить его с наркомом внутренних дел…

Земля, далекое будущее

На этот раз Кобрин в бар не пошел – просто не хотелось. Побродив до темноты в городском парке, Сергей вернулся в комнату офицерского общежития. Особого волнения не было, скорее наоборот: ему хотелось поскорее снова отправиться в прошлое. За прошедший год воспоминания о проведенных в сорок первом днях так и не стерлись из памяти, лишь стали менее острыми, будто окатанная морскими волнами галька. Уже не ранили гранями, оставляя на душе кровоточащие раны, как первые месяцы, но по-прежнему лежали тяжким грузом. Где-то рядышком с теми воспоминаниями, что он привез с Терры-3 и Вирджинии.

Но было и еще кое-что. То, о чем он не рассказал на обязательном собеседовании штатному психологу академии, старому знакомцу с общевойсковыми майорскими погонами и холодным взглядом сотрудника спецслужб. Хоть тот и настойчиво интересовался, не замечал ли Кобрин за прошедший год чего-нибудь необычного.