Валерий Большаков - Танкист №1. Бей фашистов!

Помнится, Рокоссовский пытался ему, тогда генералу армии и командующему Западным фронтом, доказать в конце ноября 41-го, что 16-й армии необходимо отойти на истринский рубеж. Тогда можно было бы организовать прочную оборону малыми силами, да еще придав ей глубину, отведя часть войск во второй эшелон.

Комфронта приказал стоять насмерть, и это было глупо, поскольку за частями 16-й армии не было войск – погибли бы ее бойцы, и путь на Москву был бы открыт.

На войне все относительно, а победы одерживаются не в штабах, а на поле боя.

– Товарищ Лавриненко!

Репнин так задумался, что не сразу обернулся. А когда, наконец, опомнился, то увидел комкора.

Катуков щурился на солнце, будучи без шинели по теплой погоде. Геша даже подивился про себя, насколько молод был командующий. Красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

– Вольно, гвардеец! – ухмыльнулся комкор. – Отдыхаем?

– Так точно!

Катуков присел на лавку и хлопнул по ней – падай, мол.

Геннадий «упал».

– Скоро мы в Липецк перебираемся, – проговорил генерал-майор. – Там соберемся полностью и по-быстрому пройдем учебу. А вы тот еще тихушник, капитан!

– Это вы о чем? – невинно осведомился Репнин.

– Иосиф Виссарионович передавал вам привет.

– А-а… Това…

– Михаил Ефимович.

– Михаил Ефимович, рассказывать о том, как мы сталинский «Паккард» буксировали, я не стал – Коля Капотов все и так в лицах изобразил. А о том, что мы с Иосифом Виссарионовичем беседу имели… Сразу не сказал никому, потому как не слишком верил в благополучный исход дела, а потом, когда новый танк руками щупал… Зачем? Выйдет так, что я хвастаюсь будто. Вот и молчал.

Катуков серьезно покивал.

– В любом случае, Дмитрий Федорович, – сказал он серьезно, – большое вам спасибо от всех танкистов за новые машины.

– Да не за что, Михаил Ефимович, – улыбнулся Геша. – Сам рад!

Катуков покивал улыбчиво и сказал:

– Я разговор этот не зря завел. Просто не хочу, чтобы вы, Дмитрий Федорович, приняли это как некую премию, что ли… В общем, мы в штабе решили назначить вас командиром батальона. Потянете?

– Потяну, – кивнул Репнин. – Спасибо за доверие, конечно, а вместо кого?

– Гусев у нас в комполка выходит. В общем-то, я вас давно уже на примете держу. Тактик вы хороший, операции строите грамотно, с выдумкой, я бы даже сказал, с юмором, да так, что немцам бывает не до смеха. Мы вас даже, можно сказать, передержали. Сами знаете, как в военное время быстро растут командиры. Ну, людей вы знаете, а техника на подходе. Так что отдыхайте пока, товарищ комбат!

– Есть отдыхать, товарищ комкор!

Из воспоминаний Л. Каца:

«…Патриотизм помогал пересилить страх. Только один раз, уже на Кубани, наш экипаж долго не мог двинуться с места и пойти в атаку. Представитель штаба бригады майор Пращин (если я точно запомнил его фамилию), шедший в бой с нашим экипажем, высунулся из люка посмотреть обстановку, и тут ему снарядом оторвало голову… Обезглавленное тело рухнуло обратно в танк, и нам стало жутко от такого ужасающего зрелища… Несколько минут мы были в оцепенении, но потом собрались с духом и пошли в бой.

Вообще, в бою о смерти не думаешь, просто все твои действия доведены до автоматизма, азарт боя захватывает настолько, что своя шкура уже не кажется самым важным достоянием человечества. До или после атаки разные мысли бывали. Выжить никто не надеялся: слишком большие потери были у танковых экипажей.

Атмосфера перед боями под Орджоникидзе была весьма тягостной. Остатки разбитых армейских частей откатывались в тыл через наши позиции. Красноармейцы рассказывали, что национальные кавказские дивизии фронт открыли, многие горцы дезертировали, и на нас прет тьма немецких танков. Да и оборона наша напоминала пожарную команду, поднятую по тревоге. Кадровых частей почти не было. Стояли полки НКВД, бригада курсантов военно-морских училищ, отдельные, тоже курсантские, батальоны, даже какой-то желдорбат направили в окопы. Не очень весело, одним словом.

Политруки чуть ли не открытым текстом говорили, что если мы не удержим фронт и немцы прорвутся через нас к Баку и захватят нефтепромыслы, то это будет означать конец советской власти…»

Брянский фронт. Весна 1942 года

В конце апреля 1-я гвардейская была доукомплектована, и личный состав с комфортом, в пульмановских вагонах, отправился в Липецк.

Там бригада, коль уж ее выбрали в качестве костяка формируемого 1-го танкового корпуса, быстро «обросла мясом» – присоединилась 89-я бригада тяжелых танков Юрова, 49-я танковая бригада Черниенко и 1-я мотострелковая бригада Мельникова.

Всего под началом Катукова оказалось двадцать четыре «КВ-1М», восемьдесят восемь «тридцатьчетверок», а также шестьдесят девять бронетранспортеров «Б-3» и опытных ТНПП [28]на базе легких танков «БТ».

Репнин с удовольствием и даже с трепетом обошел все танки своего 1-го батальона.

1-я рота тяжелых танков капитана Заскалько – семь «КВ-1М» со 107-мм орудиями. 2-я и 3-я роты средних «Т-34Т», по десять «бронеединиц» в каждой.

Новенькие «танчики» выстроились, как на параде.

– Пушечки-то какие! – впечатлился Фролов. – Мать моя…

– Как влупит – и ваших нет, – поддержал его Федотов.

С марта заряжающего повысили в звании, нынче у него в петлицах имелась лычка с треугольником младшего сержанта.

Растет человек.

Геша огляделся. Личный состав сбредался отовсюду.

Строить и школить их Репнин не стал. Скоро на фронт, пускай малость отойдут на гражданке, вкусят воли.

Все свои, почти каждого Геннадий знал лично. Или кивал при встрече. Или за руку здоровался.

Капотов и Антонов, старые знакомцы. Жуков и Лехман, Тимофеев, Яковенко, Ивченко, Матяшин, братья Матросовы, Сашка и Михаил, Загудаев, Любушкин, Луговой, Каландадзе, Корсун, Лакомов…

Мужики что надо. Знать бы, кого из них уже убило бы, кабы не плюхнулся камешек по имени Геша, не пустил бы круги по воде из реки Хронос… Пафосно малость, но действительно, было бы интересно. Жаль, что у него под рукой ноутбука нет, самой полезной вещи для «попаданца»…

Нет, кое-кого он помнил. Самохина, Полянского, Любушкина.

Ну, как помнил… Что-то читал о героях-танкистах, вот и все.

А теперь все они рядом, уже не тени с пожелтевших страниц книг, а живые люди, его друзья и товарищи. Однополчане.

– Ну, что стоим? – улыбнулся Репнин. – В машины! Знакомимся, привыкаем. Будут вопросы по орудию, спрашивайте.

Танкисты, весело переговариваясь, полезли на броню. Лязгая люками, скрывались, и их голоса доносились глухо. «Как в танке».

– А стрелять будем? – крикнул Баландин, башнер из экипажа Лехмана.