Александр Михайловский - Мир царя Михаила

– Господа, – продолжил король, обращаясь к Раабен-Леветцау и Кристенсену, – вы понимаете, что я не могу единолично принять решение о присоединении Дании к этому Союзу. И потому прошу вас приложить все силы для того, чтобы добиться одобрения в фолькетинге моего решения.

– Все это замечательно, ваше величество, – нарушил немного затянувшееся молчание Енс Кристенсен, – но Дания – маленькая страна, и в случае нашего присоединения к союзу двух великих европейских монархий, на нас может обрушиться третья, не менее великая монархия, с примкнувшей к ней республикой. Что тогда будет с нашим королевством, ваше величество?

– Да, об этом надо хорошенько подумать, – подал голос граф Раабен-Леветцау, – тем более что в начале прошлого века корабли этой островной монархии дважды нападали на Копенгаген и громили орудиями своих линейных кораблей кварталы нашей столицы.

– Гм, – впервые обозначил свое присутствие на данном совещании германский министр. Потом он встал и, достав из кожаной папки лист бумаги, с поклоном передал его королю Кристиану. – Это послание моего императора вам, ваше величество, – сказал фон Рихтгофен. – В нем он дает гарантии полной безопасности для Датского королевства в случае нападения на нее любой из европейских держав. Подчеркиваю – любой ! – министр иностранных дел Германской империи пристально посмотрел в глаза королю.

– Мы когда-то воевали с вами, – сказал он чуть погодя, – но война та уже стала достоянием истории и историков. Пора жить не прошлым, а настоящим. Лишь тогда у нас всех появится шанс на счастливое будущее.

– Ваше величество, – прервал я немного затянувшуюся паузу, повисшую после слов германского министра, – Россия тоже станет гарантом вашей безопасности. Вы можете быть абсолютно спокойны. Два флота – российский и германский, наши сухопутные части, которые в самое короткое время будут в случае опасности переброшены в Данию, наконец, мощные береговые батареи и мины, которые будут выставлены нашими минными заградителями – все это позволит сохранить Данию от угрозы нападения какой-либо другой державы.

– Если это так, – задумчиво сказал Енс Кристенсен, – то тогда есть смысл одобрить в фолькетинге предложение вашего величества. Дания должна перестать быть мальчиком для битья, когда в любой момент могут напасть эти наглые британцы.

– Только, господин министр, – обратился он к Освальду фон Рихтгофену, – прежде чем заключить договор о присоединении к вашему альянсу, хотелось бы получить письменные гарантии неповторения тех пагубных для нашего королевства событий, которые произошли пятьдесят лет назад. Вы понимаете, о чем идет речь?

Это был более чем прозрачный намек на войну между Данией и Пруссией, которую поддержала Австро-Венгрия. В ходе той войны Датское королевство лишилось Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга.

– Мой император готов дать подобные гарантии, – отчеканил фон Рихтгофен, – а следить за их выполнением будет Российская империя. Мой уважаемый коллега это подтвердит, – и германский министр кивнул в мою сторону.

Видя, что разговор пошел в благоприятном для нас направлении, я решил подсластить пилюлю:

– Ваше величество, – сказал я, – хочу добавить, что присоединение к нашему альянсу может дать Датскому королевству не только безопасность, но и вполне материальные выгоды. Я имею в виду финансовые, экономические и торговые преференции, а также возможность получать крупные заказы от российского военного ведомства. Например, на пулеметы Мадсена. Крупную партию их мы уже недавно закупили. Будут и новые заказы на строительство кораблей для российского флота. Мы помним, что в составе Тихоокеанской эскадры прекрасно показал себя крейсер «Боярин», который был построен на датской верфи «Бурмейстер ог Вайн».

Глаза у Енса Кристенсена заблестели, и он переглянулся с графом Раабен-Леветцау, на лице которого появилась довольная улыбка. И я понял, что теперь договор о присоединении Дании к Альянсу пройдет в фолькетинге без особых затруднений.

– Господин Дурново, господин фон Рихтгофен, – обратился к нам король Кристиан, – нам надо будет еще раз, как следует, обдумать ваше предложение. Но я думаю, что решение по нему будет благоприятным.

Мы с фон Рихтгофеном раскланялись и вышли из кабинета.

– Господин Дурново, – обратился ко мне германский министр, – а не отметить ли нам сегодняшнюю беседу в ресторане?

– А почему бы и нет, – сказал я, снова вспомнив свою лихую флотскую юность. – Я тут знаю одно хорошее местечко…

Инженер и изобретатель Тринклер Густав Васильевич

Петербург встретил меня звонкой капелью, осевшими сугробами и громкими писком драчливых весенних воробьев. В Германии, которую я покинул три дня назад, получив телеграмму с приглашением прибыть от самого Степана Осиповича Макарова, уже вовсю зеленела трава и светило солнце. Там весна уже была в разгаре, а тут только начиналась.

Но за год моего отсутствия Петербург сильно изменился. Он стал каким-то напряженным и нервным. Главной приметой нового времени стало военное положение, о котором свидетельствовали патрули на вокзале, встречавшие каждый прибывающий в столицу империи поезд. В Петербурге после убийства императора Николая II начались волнения, даже мятеж, который был подавлен быстро и жестоко. Во всяком случае, об этом писали в германских газетах. Писали там и об установленном в городе особом порядке управления, и о стремительных и безжалостных действиях новой русской спецслужбы ГУГБ, в считаные дни переловившей убийц и заговорщиков. Сказать честно, читать такое было немного страшно. Но я все равно поехал, поскольку адмирал Макаров настоятельно телеграфировал мне о том, что русский флот крайне нуждается в моем изобретении.

Выйдя из вагона, я огляделся. Большая часть прибывших попадала в город беспрепятственно. Но некоторых пассажиров после проверки документов фельдфебелем – старшим вокзального патруля – солдаты отводили в стоящую на площади большую черную карету. Но вот дошла очередь и до меня. Мысленно прочитав молитву, я протянул фельдфебелю свой паспорт.

Взяв его в руки, тот прочитал вслух:

– Тринклер Густав Васильевич, инженер, – оторвавшись от чтения, он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

– Да, – ответил я, – вы не ошиблись. Я инженер Густав Васильевич Тринклер. А в чем, собственно, дело?

– Оч-чень хорошо, – кивнул фельдфебель и взял из рук у одного из солдат плоскую доску с прикрепленной к ней хитрым зажимом стопкой бумаг, которые тут же начал листать. Я ощутил острый приступ инженерного любопытства и какой-то даже зависти. Такой штуки я ранее нигде не видел, а как она должна быть удобна инженеру, мне стало понятно сразу. Бумажки-то, небось, пружинка прижимает. И такое остроумное изделие человеческой мысли служит лишь для того, чтобы грубый вояка хранил в нем свои проскрипционные списки! А тут, как выходишь в цех из кабинета, ворох бумаг из карманов торчит. А если что записать надо прямо на месте или эскизик набросать, так целая проблема выходит.