Александр Михайловский - Мир царя Михаила

– Остаемся в Копенгагене, господа, – сказал я, прочитав адресованное мне послание старшим офицерам, стоявшим во время моего разговора с министром иностранных дел России на почтительном расстоянии. – Надо чинить «Ослябя», точнее его котлы, будь они трижды неладны. Самая сильная единица отряда, господа, у нас небоеспособна, и Степан Осипович пишет, что не только из-за котлов.

Из-за чрезмерной перегрузки броневой пояс корабля находится фактически под водой, и не способен защитить броненосец в бою. Кроме того, перегрузка съедает почти треть от проектного запаса плавучести, так что во время сражения корабль будет иметь очень низкую живучесть. Датчане, конечно, постараются что-то сделать, но строительную перегрузку в сто тысяч пудов невозможно устранить никаким ремонтом.

Это приговор, господа. Опасности подвергается команда, которой, возможно, скоро предстоит идти на этом «недоброненосце» в бой. К тому же Новым Адмиралтейским заводом заинтересовались в Главном управлении государственной безопасности. Вице-адмирал Макаров пишет, что господа жандармы рядом с новыми госбезопасниками – это просто дети малые. Думаю, что кое-кто из подрядчиков пойдет на каторгу за махинации с казенными деньгами во время постройки и оснащения «Ослябя».

При этих словах офицеры зашумели. Давно уже на флоте считали счастливчиками тех, кому довелось служить на кораблях немецкой постройки. Сработанные добротно и на совесть, изделия немецких корабелов отличались хорошей скоростью, высокой живучестью и надежностью. Немного хуже были корабли, построенные во Франции и в Америке. Но и там качество постройки и боевые характеристики были вполне приемлемыми. Отечественные корабли были значительно хуже. Строились они настолько долго, что в процессе строительства успевали устареть. Вот и «Ослябя», сказать честно, был построен из рук вон плохо, как говорится – хуже некуда.

Намучались мы с ним в походе преизрядно. А ведь дошли только-только до Джибути. А если бы в бой, как предлагали некоторые горячие головы? Утоп бы наш броненосец, и не одну сотню матросиков прихватил с собой на дно морское.

Потому известие о том, что его строителями теперь займутся те, кто должен ими заняться, вызвало среди господ офицеров изрядный прилив радости, а точнее, злорадства. Ну вот, наконец-то, хоть что-то будет сделано, чтоб не строили у нас плавучие железные гробы вроде злосчастного броненосца «Гангут».

Подождав, пока утихнет шум, я повернулся капитану 2-го ранга Чагину.

– Иван Иванович, ваш «Алмаз» как находящийся в наиболее хорошем техническом состоянии, должен как можно скорее забункероваться углем и сменить на позиции дальнего дозора «Светлану». Всем остальным заняться текущим ремонтом и привести корабли в порядок. Но так, чтобы в любой момент в течение суток быть готовыми к бою и походу. Если придется – драться с англичанами будем насмерть, ибо за нами не только Копенгаген, но и Кронштадт с Петербургом.

Я оглядел притихших, штабных, командиров крейсеров, транспортов и миноносцев.

– И еще, господа, последнее распоряжение Главморштаба. Вы должны немедленно провести на своих кораблях ревизию и сдать на берег все лишнее дерево, всю мебель и шлюпки, за исключением тех, без которых невозможно нормальное функционирование корабля. И не думайте о том, как вы будете спасать команду в случае самого худшего. Никак!

Во время боя крейсера «Варяг» с японской эскадрой, из-за применения противником фугасных снарядов, дающих большое количество осколков, все шлюпки «Варяга» превратились в решето. Зато лишнее дерево на борту увеличивает пожарную опасность и требует дополнительных усилий пожарных дивизионов. Степан Осипович пишет мне, что любой командир германского корабля, вышедший в бой с таким количеством горючего материала на борту, как у нас, был бы немедленно отстранен от командования и отдан под суд. За ненужный риск, которому он подверг свой корабль и команду.

Но не вешайте нос, господа. В течение трех-четырех дней сюда подойдут все боеспособные корабли Балтийского флота и эскадра броненосцев кайзермарине под флагом самого адмирала Тирпица. И тогда англичане вряд ли рискнут сунуться в Датские проливы. Так что нам надо продержаться совсем немного. На этом все, господа, все свободны.

Огромная, похожая на кита стодвадцатиметровая туша атомной подводной лодки медленно скользила под нижней кромкой ледового поля, ощупывая ее импульсами своего ГАКа. Она искала подходящие разводья в многолетних ледовых полях, чтобы в них можно было всплыть, не рискуя получить повреждения. Но вот трещина, точнее, затянутая тонким льдом полынья, образовавшаяся во время недавней подвижки ледовых полей, была наконец найдена, и полностью застопорившая ход подлодка начала отрабатывать всплытие. Делала она это медленно и аккуратно – ведь в случае серьезных повреждений местный судоремонт вряд ли смог бы их исправить.

Кроме того, на борту «Северодвинска» еще находились августейшие персоны. Поэтому капитан 1-го ранга Верещагин поднимал свой корабль на поверхность аккуратно, словно его грузом были хрусталь или свежие яйца. Хруст, скрежет, шуршание льда по обшивке – от этих звуков сами по себе бегут мурашки по коже. И вот уже глубина – «ноль», лодка в надводном положении. Можно открывать люк и насладиться «натуральным» наружным воздухом, а не той синтетической смесью, какой вынуждены дышать подводники на глубине. Кто не пробовал – не поймет этого. Это такая же разница, как между родниковой и дистиллированной водой.

Полюс. Макушка мира. Точка с координатой – девяносто градусов северной широты. Температура воздуха – минус двадцать два градуса по Цельсию, ветер умеренный – один-два метра в секунду, небо ясное, бледно-голубое с прозеленью. Ярко-красный шар солнца висит низко, над самым горизонтом, и любой бугорок, торос или, например, рубка подводной лодки отбрасывают длинные темно-синие тени. По местным понятиям погода просто курортная.

С палубы «Северодвинска» ломами уже сброшены застрявшие глыбы льда. Настал исторический момент – император всероссийский Михаил II стоит на полюсе – самой северной точке земного шара. Фотоаппараты и видеокамеры фиксируют этот факт.

Вслед за императором на лед сошли кутающаяся в теплую меховую куртку его невеста – принцесса Масако, немного обалдевший от происходящего великий князь Александр Михайлович, епископ Николай, командир АПЛ «Северодвинск» капитан 1-го ранга Верещагин и, как принято в таких случаях говорить, другие официальные лица.