Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

«Явился не запылился! Сокол ясный, кобель блудливый… Нет, ну где тут справедливость? Бабу за такое поведение всенепременно потаскухой ославили бы, а если муж в блуде преизряден да удачлив, так даже и гордится этим!»

– Здрава будь, Анюта, – голос Глеба, едва только он увидел Арину, сделался мягким, глубоким и призывно-тягучим, – и ты, Аринушка.

– Глеб! – предостерегающе прикрикнула вместо приветствия Анна. – Даже и не думай!

– А что такое, Анюта? – Глеб вздернул брови в притворном изумлении. – Я что? Я ничего!

И тут же, в полном противоречии со своими словами, выпятил грудь, заложил большие пальцы рук за пояс и окинул Арину масляным взглядом, слегка поводя плечами из стороны в сторону.

– На эдакую красу поглядеть с приятностью вовсе и не грех.

Слова были обращены вроде бы и Анне, но глядел наставник при этом только на Арину. Анна снова было собралась прикрикнуть, хотя уже и чувствовала, что криком здесь не поможешь, да и само повышение голоса – свидетельство беспомощности (ну нет у баб средства против Глебовых «заходов»!), как вдруг…

Что-то пошло не так. Вернее, «не так» было все! Обычно, когда муж вот эдак заложит пальцы за пояс, да поведет плечами, да глянет – женские руки в ответ сами собой тянутся оправить волосы, головной убор или одежду – «древнейший разговор на языке без слов». Не разумы – тела разговаривают. Плоти нет дела до приличий, запретов и обычаев, она свое дело знает: лучшее потомство рождается от лучшего самца, и ответ на его призыв проистекает помимо разума. А как самец Глеб был хорош, слов нет, как хорош! Но ТАКОЕ Анна наблюдала впервые.

Не любила боярыня сквернословия – и грех это, да и просто не нравилось, но сейчас чуть было не произнесла вслух любимое Фролово: «Вот те и хрен – не болит, а красный!» Руки Арины даже и не дернулись ответить на «языке без слов». Она смотрела на Глеба спокойно, даже доброжелательно, но так, как смотрят, к примеру, на петуха, дерущего глотку на заборе: перья яркие, голос звонкий, кур топчет исправно – значит, в котел пока ему рано, пусть красуется. А что еще возьмешь с петуха? Ну, разве что перед соседями погордиться – вот, мол, у нас какой красавец, не то что ваш заморыш!

– Здрав будь и ты, муж честной, – не сказала – пропела Аринка в ответ на его приветствие, вроде и ласково, но так, что уважительное «муж честной» прозвучало чуть ли не издевкой, словно обращено было к безусому мальчишке, вздумавшему изображать из себя зрелого мужа. Сказала и глянула вопросительно на Анну: «Мы куда-то шли? Идем дальше или задержимся с ЭТИМ?»

И Глеб это почувствовал. Нет, он не прервался на полуслове – слова о безгрешном любовании договорил до конца, но потом умолк и как будто угас – руки по-прежнему на поясе, одно плечо чуть вперед, а вот рубаха уже грудь и плечи не обтягивает, хотя он вроде бы и не ссутулился. И глаза… не вызов и соблазн, а недоумение и даже, кажется, растерянность. Да, в самом деле, растерянность – именно такое выражение лица Анна частенько видела дома у Мишки, когда Андрей начал учить его воинскому делу, а уж в крепости-то это зрелище постоянно мелькало перед глазами. Девицы время от времени хихикали, вспоминая, как особо непонятливые отроки раз за разом грозно замахивались на наставника деревянным мечом и тут же совершенно непонятным образом оказывались на земле.

«Ну да, силушку какую-никакую накопили, палку в руку взяли и уже мнят себя воинами. А то, что к той силе с палкой еще и ум надобен, и умение немалое – не сразу понимают. Вот и налетает такой на наставника, размахивается изо всех сил – того и гляди, если не убьет, то покалечит. А наставник-то и не делает ничего, просто от того удара отворачивается, в сторону уходит, и удар как в пустоту проваливается, и рука за собой все тело тянет. Вот и Арина сейчас, как наставники наши, не стала на удар Глеба своим ударом отвечать, а в сторону отвернулась, будто и не было ничего. Глеб, конечно, муж опытный, не то что мальчишки – не упал, но и он не понял, что и как с ним только что проделали.

Вот и ладно, урок ему. А что обиделся – уж лучше так, чем потом его у Андрея искалеченным отнимать… Ну и отыграется Глеб сегодня на отроках, погоняет их, ой, как погоняет… Но Арина-то какова!»

Зато в лазарете все прошло спокойно. Мотька встретил их привычно хмурым взглядом, хотя и поклонился с вежеством, задал несколько вопросов про то, чем болели, да нет ли у них насекомых, да не тяжки ли животом, в конце концов заявил, что все в порядке, и с явным облегчением выпроводил. А на пороге лекарской избы их уже поджидала Ульяна, бывшая Аринина холопка. Она чинно поздоровалась с боярыней, но к своей хозяйке обратилась прямо-таки со слезами в голосе:

– Аринка, Бога ж ради, дай мне дело хоть какое. Я тут с утра как неприкаянная мыкаюсь, не знаю же здесь ничего.

Арина вопросительно посмотрела на Анну:

– Ты говорила, Анна Павловна, за прачками присмотр нужен? Может, Ульяну к этому делу пока приставить? Она, если какой непорядок заметит со стиркой или с починкой, спуску лентяйкам не даст. Дома, случалось, гоняла нерадивых, как старшая. А сейчас и вовсе вольная, заставит холопок себя слушаться.

«Быстро мыслит, молодец. И помощь сама предлагает, о деле заботится».

– Ну, значит, одной заботой меньше, уже хорошо. Все равно дом вам в посаде еще не готов, а в крепости хозяйство общее, – объяснила хозяйка. – Значит, так, – обернулась она к Ульяне, – холопки со стиркой на реку пошли, их сразу от ворот видно. Скажешь им, боярыня Анна тебя старшей прислала, и не бойся построже с ними – это бывшие холопки бунтовщиков, их Мишаня крепко пугнул, так что они уже ученые.

– И Ленька с Гринькой жаловались, что иной раз рубахи плохо простираны, – неожиданно для Анны добавила с озабоченным видом Арина. – Гринечка наш дома-то к чистоте приучен. Рубах у него вдосталь всегда было, а сюда несколько штук всего взял, да и те не всегда дочиста отстираны – холопки, бывает, ленятся.

– Все сделаю! – закивала Ульяна. – Уж я их! – и поспешила на берег к прачкам.

– Теперь она твоим холопкам спуску не даст, – усмехнулась ей вслед Аринка. – Ну как же – Гринечку обижают! Он ведь у нее сызмала любимчик.

– То-то я удивилась, что ты про грязь заговорила, – засмеялась Анна. – Чуть не обиделась. За чистотой мы здесь сурово следим.

«Да, ловко она Ульяну… Та теперь за своего «птенчика» всех холопок в бараний рог скрутит, они и ахнуть не успеют. Интересно, а с девками она сможет так же ловко управляться?»

– Ладно, за стирку я спокойна, но у меня и других дел хватает, а надо еще и за девицами приглядеть, – сказала Анна, не откладывая в долгий ящик проверку Арины. – Им сейчас опять на псарню надо, Прошка с ними там собак обучает. Пса своего каждый хозяин сам воспитать должен, чтоб только его одного слушался. Так что девок Прохор гоняет не меньше, чем отроков, и так же сурово. Сумеешь проследить, чтобы они от учебы не отлынивали? В девичьей могут остаться только Анна моя, Аксинья и Катерина – дни у них тяжелые, но рукоделие им все равно по силам, так что пусть без дела не болтаются. А все остальные должны в собачьем загоне быть, да идти туда строем, чинно, а не толкаться и не кричать, ровно бабы на торгу.