Александр Логачев - По лезвию катаны

Однако, несмотря на все старания, им не удалось схватить Учителя. Энно Одзуну всегда заранее узнавал, когда к нему приближались враги. Его предупреждали люди, его предупреждали звери, птицы, деревья, ветер, небо, вода. Гонителям также не удалось уничтожить наследие Учителя — его мудрость, облеченную в слова. «Горная мудрость» жила, передавалась из уст в уста и находила все новых сторонников, как явных, так и тайных. Происходило обратное тому, чего добивался «Черный монах», — вокруг отшельников, которых называли «горными мудрецами» или «спящими в горах», стали складываться общины. К ним приходили люди, до чьих сердец дошли слова Учителя и кто решил достичь того же могущества, какого достиг Учитель. В горах находили прибежище те, кто не мог по каким-либо причинам больше оставаться с людьми, они тоже пополняли общины. После битв и мятежей в горы бежали самураи проигравшей стороны, и кто-то из них присоединялся не к шайкам разбойников, а к общинам «горных мудрецов».

С тех пор прошло много лет, Ямамото, очень много лет. Но все осталось по-прежнему. Простые люди ищут спасения в горах, а самураи пытаются истребить «горных мудрецов».

Ты меня спрашивал, зачем даймё послал своих самураев в горы? А их не надо посылать, достаточно им не препятствовать. Для самурая считается почетным убить неуловимого «спящего в горах» — это показывает его ловкость и прославляет его среди других самураев. А у даймё появляется повод гордиться своими самураями. Но, как говорил Учитель Энно Одзуну, надо радоваться силе своих врагов. Чем сильнее враги — тем сильнее мы сами. Если бы мы, «горные мудрецы» или «спящие в горах», жили бестревожно, мы обленились бы и перестали укреплять свою телесную силу и свой дух, превратились бы в толстых и ленивых жаб, не только наше тело заплыло бы жиром, но также наши разум и душа.

Такамори замолчал.

Признаться, Артем был рад, что повесть временных лет подошла к концу. Потому что еще немного, и он уснул бы под нее, как засыпают рокеры под арфу. А можжевеловый напиток, может, и полезен по какой-нибудь оздоровительной части, но уж точно не бодрит. «И вообще отрава, — вынес приговор Артем. — Надо искать в этом новом мире какие-нибудь другие напитки. Можжевело-кола убьет меня насмерть».

— Ты о чем-нибудь хочешь спросить меня, Ямамото? — вновь заговорил Такамори.

Вообще-то вопросы были. И не сказать, чтобы их было мало. Однако так хотелось спать, что пропадало всякое желание разговаривать. А то вдруг задашь невинный вопросец и напорешься еще на одну летопись. Но все же было кое-что, что действительно не давало Артему покоя, — почему никто так и не поинтересовался, откуда он, как оказался в лесах? Почему их не удивляет появление в ихней японской глубинке белого человека?

А то Артем за время марш-броска уже даже сочинил подходящую историю, что-то про заблудившегося циркача из иностранного цирка. Дескать, отстал от кибитки. Хотя самого Артема эта история не вполне устраивала, так как не отвечала главному требованию, а именно: нужна такая история, которая позволит законно, не вызывая подозрений в сумасшествии, задавать вопросы «Какой нынче год и месяц? Кто сейчас на троне? Как пройти к даймё?» Правда, можно внести в легенду деталь-другую, и получится нечто приемлемое. Например, выпадая из кибитки, ударился головой о кочку и оттого многое позабыл. Лабуда, конечно, но ведь верят люди мексиканским сериалам, выходит, могут поверить и выпавшему из кибитки циркачу.

— Да, кое о чем я тебя спрошу, Такамори, — сказал Артем. Он набрался мужества и залпом влил в себя остывший можжевеловый чай. — А тебя нисколько не удивляет мой внешний вид, Такамори? Ведь я, согласись, друг мой, не вполне отвечаю, так сказать… Не вполне, что ли, совпадаю с…

— Я понял тебя, Ямамото, — кивнул старик. — Мы знаем, кто ты и откуда.

Артем аж вздрогнул от неожиданности и даже подумал, не хлебнуть ли ему можжевеловки для успокоения струнами натянувшихся нервов. А тут еще проклятый лесной старик затянул прямо мхатовскую паузу.

— Разбился еще один корабль гайдзинов, — казалось, спустя вечность вновь заговорил Такамори. — Ты — один из спасшихся. А может, ты один и спасся. И тебя не поймали. Или тебя все же поймали, посадили в бамбуковую клетку, но ты убежал. Или бурные волны ни в чем не виноваты, а гайдзины за провинность сами сбросили тебя со своего корабля возле наших берегов. Не ты первый из гайдзинов, кто попал в страну Ямато, но ты первый из гайдзинов, кто очутился в этих горах.

— Да, именно так все и было. Я — моряк, — сказал Артем, про себя подумав: «Замечательная история с кораблем, молодец старик. Это все объясняет. Теперь любые мои идиотские вопросы будут казаться нормальными, умными вопросами».

— Но тебя не удивляет, откуда я так хорошо знаю твой язык? — спросил Артем.

Такамори хитро улыбнулся:

— Значит, один из наших кораблей когда-то разбился у вашего берега, кто-то с него спасся, попал к вам в плен, и ты выучился от него нашему языку.

— Ты очень догадливый человек, Такамори, — сказал Артем. — А подъем у нас опять на рассвете?

— Да. И нам пора ложиться спать, — сказал старик Такамори.

В вигваме было душно и тепло, пахло потом и шкурами. Артем с трудом втиснулся в сопящие, ворочающиеся тела. Он лежал, ждал прихода сна и думал: «Нет, я все же умер. Вот народ гадает, что будет после смерти. Рай, чистилище, небытие или каждому воздастся по его вере. А возможно, все проще: умерев, мы отправляемся в путешествие в прошлое. И у нас, у покойников, нет будущего. Наше будущее — это прошлое…»

Под гусельное треньканье этих мыслей Артем заснул…

Они сейчас находились на перевале, куда поднимались долго и тяжело.

Здесь, на верхотуре, с кислородом дело обстояло крайне неважнецки, не хватало его для полноценного дыхания. Оттого последние километры подъема сложились уж вовсе нелегко. Артем только диву давался выносливости своих новых друзей, япошек: даже он, тренированнейший из циркачей, и то начал спотыкаться, а старик, японки и япончата несгибаемо шли вперед, каким-то чудом держались на ногах, не хныкали и об отдыхе не просили. Только разве лицами посерели да дышали, как рыбы на берегу, часто и глубоко.

В общем, взобрались на вершину хребта, обойдясь без потерь, а также без обмороков и инфарктов. «Порадуйтесь, самый тяжелый путь нами пройден, — сказал Такамори, объявляя привал. — Больше не будет подъемов, теперь мы пойдем только под гору».

(Кстати, о здоровье и долголетии. Еще раз получилось у бродячих японцев удивить воздушного гимнаста Топильского. Вчера вечером у давешней альпинистки обнаружился порез на ноге. Ей закатали штанину, вымыли рану сперва простой водой, потом каким-то отваром. После чего, размочив в воде большие сушеные листья, наложили их на рану и сверху замотали тряпицей. Утром тряпицу сняли, листья выбросили. Порез — Артем видел собственными глазами — затянулся, его покрыла свежая розовая кожица.