Дмитрий Беразинский - Путь, исполненный отваги

— Ну а ты, малыш, что же? — раздался голос мамы.

«А я лучше поем», — подумал Переплут и продолжил процедуру кормления. Спасибо Всевышнему, что у его мамаши приличные «дойки». Не нужно жрать какого-нибудь «Малыша» или «Крепыша», если они еще остались в этом времени. Интересно также, какой сейчас год? Товарищ Сталин еще жив ни уже того, в аду?

— Оставь сестренке, обжора! — ласково упрекнула мать.

«В большой семье клювом не щелкают!» — в соответствии с духом времени решил Афанасий Поликарпович, не прерывая процесса насыщения. Наконец голод отпустил. Очевидно, мысленные процессы потребляли гораздо больше энергии, чем могло дать расщепление двухсот граммов молока. Едва насытившись, он уже через несколько минут почувствовал, что не прочь поесть еще.

«Необходимо будет как-то выклянчить подпитку», — решило существо с телом младенца и мозгом, развитым посильнее, нежели у большинства взрослых особей.

Вскоре после кормления Переплут почувствовал характерную резь внизу живота.

«Вот, блин! — подумал он. — Только этого и не хватало. Придется орать».

Палата для новорожденных наполнилась трубным ревом. Вначале профессор кричал не слишком громко, но затем вспомнил, что новорожденные писаются раз пятнадцать в сутки, и увеличил громкость. Затем он вспомнил, что также раз шесть в сутки младенцу необходимо сходить по-большому, и его крик перешел в нечто среднее между гудком паровоза и ревом осла.

Встревоженная нянька прискакала в три минуты.

— И чего орать было! — недовольно проворчала она, развернув пеленки. Тут же малыш испустил такую сочную струю, что даже видавшая виды старушка разинула рот.

Почесав в затылке, она перепеленала младенца и убралась в свою комнату, вслух мечтая о валерьянке. Довольный Переплут тут же уснул крепким сном, проснувшись после которого почувствовал уже характерную резь, но в животе. Снова трубный рев наполнил палату.

На второй день не выдержали нервы у молоденькой медсестры. Она позвала врача и, нервно хихикая, объяснила, что «ребеночек просится в туалет сам». Зинаида Тимофеевна Карачун — педиатр с двадцатилетним стажем — скептически посмотрела на Леночку, таково было имя медсестры, потрогала ее лоб, пощупала ей пульс и рекомендовала меньше бегать по ночам с парнями, а больше спать. От обиды девушка расплакалась, но тут ситуацию спас Переплут. Чувствуя, что рядом кто-то есть, он на этот раз не стал издавать предсмертный вопль носорога, а просто тихонько вякнул.

— Вот видите! — торжествующе произнесла Леночка и положила малыша на стол, чтобы распеленать.

— Подумаешь! — хмыкнула Зинаида Тимофеевна. — Может, его просто газы мучают. На живот выкладывали?

— Выкладывали! — пропыхтела медсестра, снимая подгузник. — Давай, мальчуган!

Афанасий Поликарпович не заставил себя долго упрашивать и пустил струю. Затем подумал и сходил по-большому.

— Ех! — доложил он по-военному.

— Ну что ж, пойдем подмываться! — весело сказала Леночка. Неожиданно ребенок открыл левый глаз и лукаво уставился на врачиху.

От удивления у Зинаиды Карачун очки самопроизвольно переместились с переносицы на лоб.

— Ерунда какая-то! — упавшим голосом произнесла она.

Малыш закрыл глаз и улыбнулся беззубым ртом.

— Так, Елена! Помоешь этого молодого человека — и ко мне в кабинет.

— Вообще-то его кормить пора, — нерешительно произнесла медсестра.

— Подождет. Сестру пусть первую покормят, а то этот разбойник у матери почти все молоко высасывает. — Карачун повернулась и ушла к себе. Леночка посмотрела ей вслед.

— Ну что, карапуз? В темпе одеваемся — и на осмотр.

На третий день у него открылись сразу оба глаза. Видно, правда, было как в тумане, но белый свет — это белый свет. Глаза у Переплута перебегали с одного предмета на другой, а свою мать он уже узнавал в лицо. Ничего себе такое лицо. В другое время и в другом месте профессор Афанасий Поликарпович Переплут побеседовал бы с такой молодкой о задачах релятивистской механики, но младенец только глупо улыбался и процессы насыщения чередовал со сном и отправлением естественных надобностей.

На четвертый день их с сестрой уже показывали из окна третьего этажа родильного отделения каким-то людям внизу, один из которых, по определению, приходился ему отцом. Младенец Переплут громко фыркнул и закрыл глаза. Судя по всему, во дворе был май, ибо листва еще не успела потерять свой изумрудный цвет и покрыться пылью. Оставалось узнать год. Оборудование родильного отделения было куда более совершенным, нежели в его время, но нельзя сказать, чтобы профессор Переплут в тридцатые годы посещал подобные заведения.

В конце недели их провожали всем отделением. Зинаида Тимофеевна, никаких отклонений в развитии ребенка не заметившая, на прощание хитро ему подмигнула.

— Удачи тебе, малыш! Вырастешь гением, не забывай старушку.

Но Переплут сделал вид, будто не расслышал. Во все глаза он уставился на молодого бородатого мужчину, который заботливо открыл заднюю дверцу автомобиля, помог устроиться там Марине и близнецам, а затем по-хозяйски сел за руль.

Город, по которому катила машина, был профессору вовсе незнаком. Он бы дал голову на отсечение, что ни разу здесь не бывал. Тем не менее, судя по обилию транспорта, это был мегаполис. Слева мелькнуло новенькое трехэтажное здание из стекла с надписью «ЦУМ», а затем огромное сооружение с надписью «Белорусская филармония».

Теперь хоть что-то прояснилось. Он в Белоруссии. Судя по надписи, в столице. Беда только в том, что в Минске Переплут бывал сотни раз, а этот город не походил на Минск даже отдаленно. Все здания новые, нету даже намека на дома с многокомнатными квартирами, коими так славилась бывшая Захарьевская.

Автомобиль переехал широкую улицу с трамвайными рельсами. Профессор исхитрился прочитать название на углу дома. «Ленинский проспект». Название многообещающее. Это означало, что социализм еще жив, а значит, живы и прелести, его сопровождающие: НКВД, ВКП(б) и Главное управление лагерей. Чертыхнувшись про себя, малыш продолжал наблюдение.

Теперь его взору предстала здоровенная стела на площади, у которой горел огонь. Источник его был неведом, и следующие несколько минут Переплут размышлял о природе пламени без дыма и, видимо, без запаха. Меж тем автомобиль сделал по кольцу полукруг и въехал во двор пятиэтажного подковообразного дома. У одного из подъездов машина остановилась, и отец заглушил двигатель.

— Вот мы и дома! — улыбнулась Марина. — Мама с папой вышли нас встречать.

— М-м! — многозначительно кашлянул муж.

— Прошу тебя, Алексей, хоть сегодня будь с ними добр.

— Твой, как ты выразилась, папа, старше меня всего на десять лет, а гонору имеет столько, что я не вычислю даже через производную...