Роман Буревой - Мечта империи

Лапит делал вид, что прогуливается по улицам Вероны. Всю ночь он провел в пути. Все утро — в слежке за обитателями филиала академии. Они — в роскошных авто. Он — на стареньком таксомоторе. Очень скоро он выяснил, что Трион, выехав из ворот своей виллы, отправился не к роскошному зданию Веронской физической академии, а к старому стадиону на окраине города. Стадион был запущенный. И странный. Окна здания плотно заколочены.

Стены — высокие, надстроенные, будто укрепления осаждаемой крепости. Массивные стальные ворота охраняются четырьмя преторианцами. Лапит отпустил таксомотор и принялся медленно прогуливаться вдоль ограды, отыскивая хоть какую-то возможность проскользнуть внутрь. Но стена была неприступной. Обитатели стадиона приготовились к осаде.

Еще одна машина подъехала к воротам. И пока охранник проверял документы, к машине неведомо откуда подскочил парень в пестрой тунике и, засунув голову в машину, завопил пронзительным голосом:

— Несколько слов для «Акты диурны»! Наших читателей интересуют новые открытия. Говорят, наконец-то удастся создать аппарат тяжелее воздуха, способный преодолеть запрет богов. Так правда ли это?

— Проваливай! — рявкнул охранник и, ухватив репортера за тунику, швырнул на мостовую.

А машина въехала на территорию стадиона, и ворота с лязгом захлопнулись. Все, что успел разглядеть Лапит — это грязно-серую стену трибуны. Парень тем временем вскочил, отряхнулся с таким видом, будто ничего не произошло, и дружески подмигнул Лапиту.

— Рано или поздно кто-нибудь мне ответит. А ты тоже из вестника?

Лапиту ничего не оставалось, как кивнуть.

— Из «Римских братьев», — брякнул он первое, что пришло в голову. Кажется, этот ежемесячник выходил сразу после Третьей Северной войны и пользовался в те годы большим успехом. Но Лапит не был уверен, что «Римские братья» до сих пор здравствуют.

— В первый раз слышу это название. Наверное, что-нибудь новенькое.

— Готовлю первый номер, — признался Лапит, вспомнив, что «Римские братья» благополучно скончались лет десять назад.

— Неужели твои хозяева не могли найти кого-нибудь помоложе?

— Я еще бодрячок, — ухмыльнулся Лапит. Новая машина подкатила к стадиону.

Но в этот раз она даже не остановилась — ворота распахнулись заранее, и авто скрылось от взора дотошных корреспондентов.

— Если мы проторчим здесь еще полчаса, это будет подозрительно, — заметил Лапит.

— Если мы уйдем, это будет еще подозрительнее, — отвечал его более молодой коллега. — И запомни: нормальный репортер — настырный репортер.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Лапит.

— Квинт, но в следующий раз я могу назваться иначе.

— Лапит. Это мое настоящее имя.

Со стадиона выехала черная закрытая машина, проехала сотню футов и затормозила. Водитель вышел и торопливо зашагал назад к воротам. Тут же из открытого окна высунулась чья-то голова. Мгновение внимательные глаза созерцали репортеров, потом появилась обнаженная женская рука и сделала энергичный жест.

Лапит и Квинт не сговариваясь побежали к машине.

Пассажирка авто — женщина лет тридцати трех — была некрасива: большой рот, черные выпуклые глаза и ярко-рыжие, коротко остриженные волосы, напоминающие щетину домашней метелки, — на такую красотку вряд ли клюнул бы даже невольник, выкупленный на средства фонда Либерты. А женщина в самом деле как будто собиралась их очаровывать.

— Кто-нибудь из вас курит? — спросила она.

И прищурилась. Глаза у нее, пожалуй, были ничего. И Лапит, и Квинт достали тут же по упаковке табачных палочек. Женщина поколебалась и вытащила одну из пачки Лапита.

— В таверне «Плясуны», — сказала она. Водитель тем временем уже бегом возвращался к машине.

— И огоньку, пожалуйста, — сказала она громко. Квинт щелкнул зажигалкой.

— Зачем ты их позвала? — рассерженно спросил водитель.

— Забыла табак в лаборатории. — При этом она из-под полуприкрытых век бросила мгновенный взгляд на Квинта, будто обожгла. — А ты не куришь… — добавила женщина с упреком.

Водитель ей не ответил. Машина рванулась, обдав стоящих репортеров горячим воздухом и бензиновым смрадом.

— Мы пойдем вместе, — сказал Лапит.

— Ладно. Может, я и разрешу тебе посидеть подле, — отвечал Квинт, скаля белые зубы.

У Лапита зубы были тоже белы, но, увы, вставные.

«Несомненно, это парень фрументарий, — подумал Лапит. — Но на кого он работает?»

Таверна «Плясуны» располагалась недалеко от амфитеатра. В окна был виден его облицованный мрамором закругленный бок. Здесь всегда было много народу. Лапит и Квинт с трудом отыскали места возле перегородки. Им подали суп в глиняных горшочках прямо с огня и кувшин неразбавленного кислого вина. За соседним столом двое мостильщиков улиц обсуждали последние новости.

— Сколько живу, а не припомню, чтобы кого-то из императорской семьи обвиняли в подобных штучках…

— Вранье, Марция сама все придумала… — поддакнул второй, широкоплечий здоровяк с короткой шеей и взъерошенными черными волосами. — И зачем такой парень, как Элий, спутался с этой шлюхой?

— Потому что шлюха, — отвечал первый. Квинт хлебнул вина и, прищурившись, поглядел на мостильщиков. Они уже закончили трапезу и, оставив рядом с мисками пару сестерциев, направились к выходу. В этот момент явилась она. Прежде, в машине, когда можно было разглядеть лишь лицо, она показалась обоим «репортерам» безобразной. Теперь же, пока она шла к их столику, они разом причмокнули губами и не сговариваясь воскликнули:

«Богиня!» На женщине была черная узкая туника выше колен. И этот простой наряд подчеркивал ее тонкую талию, высокую грудь и длинные ноги. У нее была фигура фотомодели. Женщина села на свободный стул и сразу заговорила:

— У меня есть несколько минут. Один из наших сказал, что его пытались остановить у входа репортеры. Вы репортеры?

Она взглянула сначала на Квинта, потом на Лапи-та, будто намеривалась прожечь их взглядом.

— Мы оба репортеры, — подтвердил Квинт. — Я — из «Акты диурны». А вот он — из «Римских братьев».

— Очень хорошо, что вас двое. Потому что одного могут убрать. Могут убрать и двоих. Но все же у двоих больше шансов.

Лапит криво улыбнулся, узнав о столь блестящей перспективе. Женщина засунула руку за вырез туники и вытащила спрятанные на груди две скатанные трубочкой бумажки. Бумажки были еще теплые. Квинт заерзал на стуле, а Лапит глубоко вздохнул.

— Здесь все написано. Если вас поймают, постарайтесь уничтожить записки.

Для меня это смерть. А впрочем… Это смерть для всех. Так что лучше доберитесь до своих вестников. И укажите мое имя в статье. Могу заверить, оно известно в Риме. Сейчас я уезжаю, а у вас в запасе есть три дня. Трион доверил мне одно дело, но вы, ребята, ни за что не угадаете какое…