Александр Рибенек - Любовь колдовская...

Он очнулся и попытался встать на ноги, но тело пронзила такая сильная боль, что он со стоном опустился обратно на землю. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, один глаз заплыл и ничего не видел. Создавалось впечатление, что у него на теле не осталось живого места…

У дома Гришиных маячили неясные тени людей, бегавших вокруг хаты. Потом показались первые языки пламени, и скоро подворье Гришиных было объято весело потрескивающим огнем. Собрав последние силы, Иван пополз туда…

Скоро он увидел, что двери и окна дома заперты снаружи и подперты палками. Вероятно, для того, чтобы тот, кто находился внутри, не смог выбраться оттуда.

— Что же вы делаете, гады? — крикнул Иван. — Люди вы или кто?

В этот момент подошедший к нему сзади Куроедов воткнул ему в спину вилы, и этот крик оборвался.

— Не-е-ет! — услышали все люди истошный крик Дарьи и остановились в нерешительности (они были абсолютно уверены, что девушка находится в хате, но этот крик прозвучал откуда-то снаружи). — Что же вы делаете, ироды? Ваньку-то за что?.. Будьте вы прокляты!..

— Вот так, змееныш! — сказал Куроедов, выдергивая вилы из тела. — Давно ужо пора было это сделать, да все никак не получалось!

Все время, пока длился погром, секретарь партийной ячейки хутора и председатель сельсовета стояли в стороне, не вмешиваясь. Последний было ринулся на помощь Ивану, когда Куроедов ударил того вилами в спину, но Власов остановил его.

— Погоди, не влезай, а то зашибут! Вот остынут немного, отрезвеют их буйны головушки, тогда и поговорим по душам…

Куроедов не успел далеко уйти. Небо вдруг раскололось, и испепеляющая молния убила его на месте. Поднявшийся следом сильный ветер заставил людей отшатнуться от ярко полыхавшей хаты Гришиных, потому что языки пламени вдруг оторвались от постройки и, словно живые, метнулись к ним. Стихия разыгралась не на шутку. Молнии ударяли в землю с пугающей периодичностью, но ни грома, ни дождя не было. Соседняя с домом Гришиных хата загорелась…

— Проклятье ведьмы! — послышались крики людей.

Вскоре на улице уже никого не было. Одиноко лежали тела Фролова, Яшки, Куроедова и Ивана. Люди были так напуганы, что даже не позаботились о них. И никто даже не посмотрел, жив Иван или мертв…

Утром люди подсчитывали убытки. Сгорела половина хутора, так как ветер от горевшей хаты Гришиных дул как раз в сторону других домов. Но, странное дело, выгорели дотла постройки только тех людей, которые участвовали в погроме.

Приехавшие милиционеры не стали разбираться в произошедшем, как опасались те, кто принимал в этом живейшее участие. Они не стали даже разбирать пепелище Гришиных, чтобы отыскать труп Дарьи, которая должна была быть там. Многие в ту злополучную ночь видели ее и слышали, как она прокляла их…

Милиционеры забрали Ивана, который был еще жив, хотя было ясно видно, что он — не жилец. Забрали и Алену Кирзачеву по обвинению в подстрекательстве людей на поджог. Этим все и ограничилось…

Хутор застыл в тревожном ожидании. Люди помнили о проклятии Дарьи и теперь постоянно ждали, что оно начнет сбываться. Но пока ничего не происходило, и постепенно жители хутора успокоились…

За хутором одиноко высился маленький холмик с воткнутой в него дощечкой. Со временем дощечка куда-то пропала, но все знали, кто похоронен там. А по ночам можно было часто увидеть у этой одинокой могилки черную женскую фигуру, застывшую в молчании. Люди говорили, что это дух Дарьи охраняет прах своей матери, и никогда даже близко не подходили ни к могиле, ни к пепелищу, бывшему некогда домом Гришиных…

Июль 1942 года. Южные степи России.

Унылая степь лежала справа и слева. Буйные травы устало полегли под изнуряющим июльским зноем, безжизненные солончаки тускло блистали под ярким, испепеляющим солнцем. Над дальними курганами висело голубое марево. Было так тихо, что издалека был слышен посвист суслика и крик парящего коршуна, выискивающего добычу.

На синем-синем небе — редкие, ослепительно белые облака. Стояла такая жарища, что в самую пору было залезть в реку и не вылезать. Но на много километров вокруг не то что воды, лужицы паршивенькой не было. Зной все иссушил…

Полтора десятка бойцов (все, что осталось от полка за время последних ожесточенных боев) устало передвигали ноги. Сапоги многих из них давно уже просили каши, но времени поменять обмундирование не было. С конца весны им только и приходилось, что обороняться от противника, во много раз превосходящего их по силе, и отступать. Занимать новые позиции, зарываться в землю, как кротам, выдерживать многочисленные атаки врага и налеты авиации и снова отступать…

Впереди этой маленькой колонны шагал капитан Стрельцов, единственный из оставшихся в строю офицеров и командовавший полком (точнее тем, что от него осталось) после ранения командира. Стрельцов был кадровым военным, до войны командовал заставой на румынской границе. Пограничники приняли неравный бой утром 22 июня и в течение долгого времени не давали врагу переправиться на советский берег Прута. Потом был выход из окружения с горсткой уцелевших бойцов, встреча с регулярными частями Красной Армии, утомительная проверка особистами. Так и остался Стрельцов в той части, в расположение которой они вышли…

Посеревшая от пыли фуражка была надета поверх грязной повязки из бинтов. В последнем бою его слегка зацепило. Рана была пустяковая, но времени не было даже на то, чтобы толком перевязать ее. Бой был жарким, беспощадным и кровопролитным. Много раз бойцы отбивали атаки врага, перед окопами и позади окопов горели подбитые немецкие танки, серели тела мертвых вражеских солдат. Своих павших бойцов времени похоронить не было…

Наконец, атаки прекратились. Наступило затишье. Связь с дивизией отсутствовала, и вообще было непонятно, где теперь проходит линия фронта. У Стрельцова возникло подозрение, что они уже находятся в тылу врага, тем более что канонада гремела где-то уже позади. Он отправил нескольких бойцов разузнать обстановку, а остальные в это время занялись перевязкой ран и похоронами павших товарищей.

Разведчики принесли неутешительные вести. Видимо, немцам удалось прорваться через позиции соседей, сметая на своем пути все живое…

Ситуация была очень плохой. Бойцы находились в тылу немецких войск. Этим объяснялось и то, что немцы перестали лезть на их позиции. Они попросту обошли их и устремились дальше. Времени на раздумья не было, и Стрельцов, которому подобная ситуация была хорошо знакома по сорок первому году, принял решение пробиваться к своим…

Они шли уже вторые сутки по степи, избегая дорог, двигаясь в стороне от них. Там ревели танки, непрерывным потольком к линии фронта двигались свежие части немецких войск. Их было слишком мало, чтобы принимать открытый бой, к тому же уцелевшим и легкораненым бойцам приходилось нести на своих плечах импровизированные носилки с тяжелоранеными. При любом подозрительном шуме они ложились на землю, и высокая трава надежно укрывала их от чужих взглядов…