Кристоф Рансмайр - Болезнь Китахары

Он не понял, что кричал Амбрас. Понял только, что крик был не просьбой о помощи, а приказом и что адресован этот приказ ему, ему одному. Он остановился, ищущим взглядом посмотрел вокруг.

Лопасти ротора вращались теперь медленно, как вентилятор под потолком конторского барака летним днем в каменоломне. Пыльная туча улеглась и открыла Телохранителю собравшийся на почтительном расстоянии Моор. Поодаль от толпы зевак он наконец-то увидел хозяина. Амбрас стоял в дверях секретариата – дог рядом, словно прирос к порогу, – и жестом велел Берингу подойти.

Иди сюда!

Беринг повиновался. Амбрас вроде как цел и невредим.

Давай. Быстрее.

Беринг подошел к Собачьему Королю почти одновременно с белобрысым капитаном, который в сопровождении двух военных полицейских и жестикулирующего секретаря прошагал вдоль сборища зевак как мимо роты почетного караула. Солдаты разгружали вертолет, протащили через плац черные ящики, два пулемета, один миномет.

Амбрас уже протянул руку навстречу капитану, но еще прежде, чем поздороваться с офицером на языке победителей, крикнул Телохранителю: Останься здесь!

– Останься здесь! Эту штуковину уже не спасешь. Они хотят нас убить. И «Ворону» они подожгли.

Браво. Пусть-ка теперь и большой барин сызнова пешком по набережной шлепает. Пусть-ка побегает наперегонки со своими кабыздохами, от Собачьего дома в секретариат, и на пристань, и обратно – да куда хошь. На «Вороне»-то он бы прямехонько в ад и отправился. Горела тачка прямо как канистра с бензином. А пожарных не видать и не слыхать. Вот беда.

Еще чего недоставало. Армейскому шпику воду таскать – чего доброго, руки сожжешь до пузырей да все волосы на голове спалишь, а чего ради? Чтоб этот шпик разъезжал по деревням на лимузине?! Его пожар, пусть бы сам и тушил. А ОН хоть что-то делал? Пальцем не шевельнул. Стоял возле горящей тачки, держал за цепь дога, чтобы и этот еще не удрал от него, как паромщик, как мастер-взрывник и остальные, просто стоял, пялился, как дурак, в огонь, а потом заполз в нору, в секретариат.

Однако ж будут неприятности. Говорю вам, будут неприятности, ой будут. Может, зря это… Что зря?

Поджигать «Ворону».

Так мы ж не поджигали. Разве МЫ ее подожгли?

Все ж таки стояли и смотрели, как пьяные камнеломы перевернули тачку и сунули в бензобак запальный шнур.

Ну и что? Инструкцию им надо было прочесть, так, что ли? Дескать, пользоваться открытым огнем запрещено! Может, уже и смотреть нельзя на горящую тачку – вон ведь сколько всего каждый день загорается? Глаза надо было завязать? А ОН, по-твоему, хорошо поступил, когда приколотил к стенке секретариата плакат и был таков? Это, по-твоему, хорошо, да? Прибил этот вонючий плакат и ушел, сел спокойненько на свой паром и собрался в каменоломню, будто присобачил к доске самое что ни на есть обыкновенное объявление, афишу какого-нибудь водного праздника, чтоб его черти съели! Шлепнул нам под нос приказ об эвакуации и отплыл в каменоломню!

Но ведь камнеломы-то и твердили без конца, мол, ВПЕРЕД И КУДА ПОДАЛЬШЕ, и чем скорей, тем лучше, на равнину, в Бранд, в западные зоны, в Америку, куда-нибудь, только бы подальше отсюда…

Конечно, на равнину, конечно, в Бранд. Но не так же! Очистить дома в течение месяца! Карьер закрыт, все приозерье оцеплено, как район эпидемии! А все потому только, что Армии нужен новый ящик с песком, новый учебный полигон.

Полное дерьмо. ОБЩЕВОЙСКОВОЙ ПОЛИГОН. На кой черт теперь маневры-то устраивать? Сработало ведь. Нагой… так, что ли? Где они одержали победу? Опять же победили там, в Нагое этом. Пол-Японии в распыл пустили, сами говорят, это-де последние жертвы, отвоевались, тепереча все спокойно – и аккурат назавтра же объявляют все приозерье, все горы стрельбищем, потому что надумали играть в войну…

А мы? Нам, дуракам, дозволяют собрать манатки, как в войну, собрать манатки и в два счета очистить территорию.

И кто у них сызнова на побегушках? Все он же, шпик этот. Собачник говенный. Пришпандорил к стенке МОТАЙТЕ ОТСЮДОВА и С ГЛАЗ ДОЛОЙ, а потом удивляется, что ему красного петушка подпустили. Вишь, ушел, взгромоздился на свой паром и всю дорогу небось подсчитывал, сколько выручит у первого встречного жида-старьевщика за этот железный хлам из карьера…

Ну не больно-то и подсчитывал. Пришлось ведь на всех парах возвращаться, потому как на пристани полыхнуло. Огонь на крыше. «Ворону» жарят! И на всех парах обратно.

Притом ему еще повезло, тачка не взорвалась у него под задницей. Вот был бы фейерверк, если б камнеломы спалили его вместе с этими собачищами, – любо-дорого смотреть! Может, хоть теперь допрет своими собачьими мозгами, что с нами этак-то нельзя: объявить, что все будет по-старому – и карьер будет работать, и камнедробилка, потихоньку, но будет! – а через два дня пришпандорить к стенке эту дерьмовую бумажонку…

Но ведь приказ идет от верховного командования. А он как-никак управляющий. Это они присобачили приказ к стенке – его рукой. Послали его в самое пекло, как он шлет в пекло кузнеца.

Он – управляющий? Управляющий чем? Чем он управляет-то? Отвалом, кучей камней – этим он управляет?! Дерьмо. Управляющий. Пес он паршивый, и обходиться с ним надо как с паршивым псом. Наподдать ногой, булыжником по башке, огоньку под задницу – и вся недолга.

А толку? За ним Армия стоит. Укокошишь одного ихнего, так мигом десяток других заявится. Да и этого одного разве только с третьего раза и уложишь, правда-правда. Живучий, пес. Лагерь и тот его не угробил – стало быть, не так-то это легко. Врежь ему по морде, подожги дом – утрет кровь, стряхнет пепел, тявкнет в рацию, и пожалуйста: Армия уже тут как тут, уберет мусор, тачку новую даст, домишко новый отведет… Пострадали от пожара? Ранены? Имеете удостоверение жертвы репрессий? Ах, у вас еще и номер лагерный на руке? Будьте любезны, вот вам компенсация, вот возмещение за моральный ущерб. И пошло-поехало сызнова. Старая песня. Наизусть ее знаем.

А когда у нас горит? Когда бритоголовые швыряют нам в окна факелы, крадут наших баб и угоняют скотину? Дерьмо. Хрен кто поможет. Ваше, мол, отродье, и всё тут.

Сколько же времени его тачка горела? Минут десять? Пятнадцать? Не успела как следует разгореться, живо целая полурота заявилась на этой летучей жужжалке, еще и Телохранителя ему доставили.

Телохранитель – смешно, право слово. Кузнецов мальчонка – Телохранитель. Дать ему хорошую затрещину да загнать обратно в кузницу – и шабаш. Видали его? Мчался через плац как перепуганная курица, пока хозяин не свистнул…