Лео Франковски - Инженер Средневековья

— И в этом весь секрет? — спросил Илья.

— Да, весь секрет, если надо изготовить приличный кухонный нож или лезвие для топора, но для меча она будет недостаточно упругой. Меч может сломаться, если он не будет таким тяжелым, как, например, у графа.

— Давай рассказывай дальше.

— На деле это будет гораздо труднее, чем на словах, — сказал я. — Вряд ли получится с первой попытки научиться так долго «варить» содержимое горшка, не разбив его, а закалка стали — настоящее искусство.

— Я все равно хочу об этом услышать.

— Да, пан Конрад, опишите весь процесс, — попросил Ламберт.

— Хорошо. Я расскажу, как изготавливают сталь в Дамаске.

На самом деле я не знал, как ее изготавливают в Дамаске, зато я смотрел замечательные телепередачи Якова Броновского, где рассказывали о производстве стали в Японии, — это сходные процессы.

— Вы припаиваете кусок уже схватившейся стали к равному куску хорошей ковкой стали. Вы же умеете паять?

— А Папа Римский умеет молиться?

— Принимаю это за утвердительный ответ. Вы спаиваете их вместе и куете до тех пор, пока кусок не станет в два раза длиннее. Затем переворачиваете на другую сторону и снова паяете. Затем опять нагреваете, отбиваете, переворачиваете и паяете. Повторяете эту процедуру по меньшей мере двенадцать, а лучше пятнадцать раз. Получается слоистая структура толщиной в две тысячи слоев.

— Просто невероятно.

— Это действительно трудно. Посмотрите внимательно на мой меч. Видите тончайшие линии? Это слои железа и стали. Это и есть водяной рисунок — отличительная черта лучших булатных мечей.

— И все?

— Почти. Затем вы придаете булату форму меча. Чем быстрее охлаждается сталь, тем тверже она становится. Вам нужен очень твердый край меча, а само лезвие — упругое. Вы обмазываете меч глиной — тонким слоем край и толстым — середину. Нагреваете вместе с глиной до «цвета восходящего солнца», затем остужаете в воде, нагретой до температуры вашей руки. Затем закаляете меч и полируете. Вымачивание в уксусе сделает водяные узоры более четкими.

— Очень трудоемкий процесс, — сказал Илья.

— Но, бьюсь об заклад, результат стоит затраченных усилий, — решил граф. — Илья, поработаешь над этим — естественно, не забывая и про другие свои обязанности. Спокойной ночи, Илья. Партию в шахматы, пан Конрад?

В тот вечер Ламберт выиграл одну партию. К весне он уже обыгрывал меня в двух партиях из трех.

Проснувшись, я увидел, что плотник жжет все бревна, которые он распилил и разложил накануне. Не один большой костер, а сотни маленьких огней, по одному в каждой половине бревна. Более того, он взял себе в помощники полдюжины ребятишек. Двое мальчиков постарше кололи щепки, а остальные под руководством Витольда следили за костерками.

Не буду ни во что вмешиваться.

Я подобрал несколько щепок, пригодных для изготовления вязальных спиц, и вернулся к себе в комнату.

Видите ли, часто случается так, что проблема, которая не дает мне покоя днем, внезапно находит разрешение среди ночи. Проснувшись в темноте с ответом, я резко вскочил, чем перепугал Наталью.

Ну конечно же. У меня ведь был образец — связанный моей матерью свитер. Мне нужно лишь понять, как вставить спицы, и затем произвести эту операцию в обратном направлении! Распустив свитер, я смогу определить, каким образом он связан.

К обеду спицы были готовы, и, поев, я с энтузиазмом принялся за работу. Это оказалось куда сложнее, чем я предполагал: свитер был связан причудливым узором, с разными косами и переплетениями. А кроме того, я не знал, с какой стороны начинать.

Длинный, унылый вечер! Я мало что понял и потерял треть единственного свитера.

Девушки заходили и уходили, но я не мог обратить на них должного внимания.

Плотник по-прежнему жег свои бревна с новой командой помощников.

После ужина я продолжал колдовать над свитером при тусклом свете масляной лампы, но граф Ламберт взял у меня из рук вязание и отдал Кристине. Мы сели за шахматную доску.

— Пора отдохнуть, пан Конрад.

К концу третьей партии Кристина частично восстановила мой свитер.

— Вот видишь, пан Конрад, — произнес граф, широко улыбаясь. — Еще одно таинственное ремесло, которому ты обучил мой народ..

— О… да, господин.

— Кстати, ты не знаешь, с какой целью Витольд распалил все эти костры?

— Сказать по правде, господин, он уже два дня приводит меня в замешательство своими действиями.

— Рад это слышать. Мне очень не нравится быть единственным человеком, который не знает, что происходит вокруг. Иногда мне кажется, что они играют в игру под названием «сбей графа с толку». Ну а теперь пора спать. Идем, Кристина? Или сегодня еще чья-то очередь?

В полдень следующего дня Витольд показал мне первый образец улья; к вечеру были готовы все двенадцать дюжин. За три дня он выполнил работу, на которую, как я полагал, должно было уйти несколько месяцев.

Кажется, изготавливать доски оказалось делом хлопотным. Их нужно было вручную выпиливать из круглых бревен с помощью плохой пилы. С гвоздями дело обстояло еще хуже. Их изготавливали по одному за раз из очень дорогого железа.

Но если современные плотники мыслят в категориях досок и гвоздей, Витольд мыслил в категориях деревьев и природных сил как естественного помощника.

Поскольку бревна уже имелись в наличии, расколоть их надвое не представляло никакого труда. Затем он выжег дыру в каждой половине, аккуратно оставив вокруг около пяти сантиметров нетронутыми. Топором было вырублено входное отверстие, а затем два желобка связывались вместе крепкой, но грубой полотняной веревкой. Чтобы собрать мед, нужно всего лишь развязать веревки, достать соты и связать две половины вновь.

Метод Витольда был одним из простейших блистательных решений, о которых я упоминал ранее. Я мог многому научить людей из тринадцатого века, но многому мог научиться и сам.

В своем повествовании я почти ничего не говорил о детях, возможно, потому, что это слишком болезненная тема. В современной Польше детей холят и лелеют — как, впрочем, и во всем цивилизованном мире. В тринадцатом веке было не совсем так. Может быть, из-за того, что много детей умирало в младенчестве, родители не могли позволить себе привязаться к ним.

В течение всего репродуктивного возраста женщины Окойтца почти всегда были беременны. Большинство из них рожали по двенадцать — пятнадцать раз. В те времена не было ни малейшего представления о контрацепции, а воздерживаться от секса никому и в голову не приходило. В этой маленькой общине примерно из двухсот семей в неделю обычно случалось двое родов. Раз в неделю, а то и чаще, случались похороны — обычно в землю опускали крошечный, завернутый в материю сверток, даже без деревянного гроба.