Елена Чудинова - Держатель знака

«Сука!..» — эта мысль обожгла бессильным уже бешенством. Удалось… Удалось…

…Через мгновенье Ананьев, в ушах которого еще звучал тяжелый и страшный удар о камни мостовой, подбежал к распростертому телу…

Она упала липом — хотя лица, конечно, уже не было: распустившиеся волосы, светясь в темноте, медленно и неохотно намокали в луже крови.

— Ни с места, Чернецкой! Вы арестованы! — крикнул Владимиров, ворвавшийся в Женину комнату со вскинутым в руке наганом. Следом за ним проник один из сгрудившихся у двери чекистов, тоже с маузером наготове… за ними — третий, уже просто так.

«Чернецкой? Наверное, о нем можно сказать только одно — это человек, который никогда не улыбается, но очень часто смеется: правда, смех этот никого особенно не веселит», — неожиданно вспомнился Владимирову обрывок из какого-то недавнего «дисковского» разговора…

На этот раз Женя улыбнулся.

Эта чуть приоткрывшая некрупные зубы улыбка была женственной, вкрадчиво-нежной — это была очень нехорошая улыбка.

— А скверные у Вас стихи, Владимиров.

— Смотря на чей вкус, — справляясь со смущением, ответил молодой и блестящий морской офицер, отводя все же взгляд от скользнувшего в Жениных глазах золотистого огонька. — Руки.

Усмехнувшись, Женя сделал движение, которое при большом желании можно было принять за поднятие рук.

Видимо решивший этим удовлетвориться, Владимиров, не опуская нагана, провел по Жениным карманам рукой.

— Нету.

— Естественно, нету — я не мальчишка, чтобы таскать при себе подобные доказательства.

— Это все — с собой, что ли? — спросил один из чекистов, сгребая бумаги на столе.

— Не здесь же смотреть — некогда!

— Долго возитесь! — произнес немолодой грузный чекист, появившись в проеме распахнутой двери.

«Пожалуй, что мое несопротивление их сбило… И однако же я не испытываю особенного желания принимать любезное приглашение… надобно в тактичной форме его отклонить… Как бы это так сделать, чтобы гости не обиделись… Первый шаг выигран — руки свободны… При выходе к автомобилю? Глупо — слишком открытое место, тут верное „при попытке“… Хотя нет — хуже, просто поймают… Один и безоружен. Не вариант… А если действовать по примеру благородного Гектора в бою с тупицей Ахиллом? Пожалуй — в этом единственный шанс — я знаю Дом… По лесенке в кухню можно идти только в ряд… Вдобавок — она вьется… Один пройдет впереди и минует закоулок, в котором есть вторая дверь в чулан, минует прежде, чем я с ним поравняюсь, — остальные в этот момент будут еще на лесенке… Не пожив самому в Доме, ни за что не сообразишь, что из чулана может быть спуск в подвал банка… Запор на двери есть — его хватит на ту пару минут, чтобы подвалить какую-нибудь дрянь потяжелее — благо дверь обита железом, если Ефим его не содрал, как собирался… Как нарочно, все продумано до мелочей — вариант для бездарностей. Однако не будем слишком разборчивы».

— А книги брать?

— Ох, черт, надо бы, но… Ладно, пока можно опечатать.

— Скажите, г-н мичман, — Женя, выходя в коридор, с брезгливым любопытством обратился к морскому офицеру. — Вы действительно из Владимировых?

— Да, разумеется.

— Жаль. Впрочем, это неважно, — Женя рассмеялся, чувствуя в теле гармонически звериную собранность нервов и мышц, которой хватило бы на десяток побегов…

Осознание провала заговора придет потом — сейчас ему не место, сейчас оно может только помешать…

Женя вздрогнул: дверь загораживало какое-то белеющее в темноте пятно.

На мгновение как будто бы сделалось светлее — явственно выступило обрамленное двумя десятками блестяще черных кос длинноглазое лицо девочки, облаченной в окаймленный золотом белый лен… На воздетых в запрещающем жесте тонких руках горели золотые браслеты с перетекающими узорами древних знаков…

Неферт!

Напоминая белоснежный цветок лотоса и гибкую черную змейку, девочка преграждала путь к спасению; лицо ее расплывалось, более четко выступали из тьмы поднятые гибкие руки.

ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я НЕ ПОНЯЛ ЭТОГО СРАЗУ?

Белое облако растаяло.

Не изменившись в лице, Женя прошел мимо двери.

…На улице шел дождь. Уже садясь в автомобиль, Женя успел краем глаза заметить князя Ухтомского, выходящего из подъезда в сопровождении нескольких человек, одетых в заблестевшие от воды кожанки. Вдоль тротуара стояло еще три автомобиля.

— Чернецкой… Год рождения — девятьсот первый… Бывший дворянин… Мне думается, Уншлихт, начать надо с него… Есть сведения, что он был в Добровольческой… И очень молод.

— Есть и моложе.

— Что они знают, сопляки? Выжать из них легче, но нечего…

— С Чернецкого так с Чернецкого…

— Садитесь.

Светловолосый плотный человек средних лет — вид простоватый, даже плебейский, но это не русский вариант плебея. От второго — высокого, темноволосого, в галифе и пенсне — веет какой-то канцелярской холодностью.

Женя сел на предложенный стул перед покрытым зеленым сукном столом.

— Что же, Чернецкой, Вы должны были уже понять Ваше положение.

— Так много времени на это не надо.

— Как бывшему офицеру, мы не можем гарантировать Вам жизнь, но все же, при полной даче показаний и в случае их особой ценности…

— Бывшим офицером является офицер, изменивший присяге.

— Так значит, Вы признаетесь в том, что Вы офицер?

— Я этого не отрицаю.

— Своего участия в заговоре Вы также не отрицаете?

— Простите, в каком заговоре?

— Не валяй дурака! Будешь говорить или нет?

— Нет, разумеется, — лицо Жени приняло скучающее выражение.

— А немедля в гараж не хочешь?

— Представьте, ничего не имею против.

— Вот оно что… А как ты запоешь, если мы доберемся до твоих родных?

— До моих родных?.. Сделайте одолжение, я очень хотел бы посмотреть, как это у Вас получится.

Мальчишка откровенно издевался; и это издевательство попадало в цель потому, что за ним чувствовалось действительное спокойствие — это и сбивало с толку.

— У нас есть средства развязывать языки, молодой человек… Очень надежные средства.

— Очень интересно. Вы не могли бы рассказать — какие именно?

— Не рекомендую Вам хорохориться. Многие начинают с этого, а кончают… В подвале Вы познакомитесь с нашими способами воздействия.

— А Вы не будете меня пытать.

— Что?!

Женя насмешливо взглянул на собеседника и завернул манжет куртки, открыв тонкое запястье. — Будьте любезны, положите пальцы на пульс.

— Это еще зачем?

— Увидите.

Уншлихт неуверенно коснулся лежащей на зеленом сукне Жениной руки.

— Прощупали?

— Ну…

— А теперь слушайте дальше…

Женины глаза приняли отсутствующее выражение. На голубоватой коже висков выступили прозрачные капельки пота.