Елена Чудинова - Держатель знака

Набегают полынной волной.

Дух тоскующий странствия хочет,

Чтобы в плоть возвратить имена,

Я дождусь наступления ночи

Там, где скалы венчает стена.

И пред тем, как виденья восстанут,

Оттенены наброшенной тьмой,

Стебли мягко-упругие станут

Нежно-белой — как

Смерть — бахромой.

Свод небесный так черно-хрустален!

Вдруг замру я, по склону взбежав:

Тонут первые камни развалин

В мягко-белом струении трав.

С башен в ночь барабаны вступают,

Зубьев крепости грозен оскал.

Арбалетчиков тени мелькают,

Так огромны в расселинах скал.

Генуэзский сиятельный воин!

Жить ли людям в бесплодных горах?

Город-крепость мечами построен,

В кладку стен ты замешивал страх.

Лары русские — в прахе и пыли…

Лишь песок просевая рукой,

Ваши дети финифть находили,

Словно камешек дивный морской.

Нет о жителях прежних помину,

В вековом уплывающем сне

Так беспечно встречали долины

Ростислава на белом коне!

Как гремело приветное слово.

Отдаваясь в ущельях вдали.

Как столы расставлялись дубовы.

Как меды но застолью несли…

В звоне чаш, над столами взнесенных,

Полон криками воздух морской…

…И горела в лучах полуденных

Круча гор без короны людской.

Город в пыль канул вольностью красен,

Шум застолий навеки затих…

артергбю, вспомни о князе,

Что скакал в мягких волнах твоих!

Скрыты тьмою развалин увечья,

В племенах повторятся слова.

Здесь лишь ты под звездами предвечна,

ссртергбю:, скорби трава!

…Может статься, мне сделался ныне

Чуть прозрачнее тайны покров:

В стебельке киммерийской полыни —

Горечь канувших в вечность миров.

2

Бродить, смирясь в тоске безмерной,

Читать над берегом Коран,

Где вечных волн гекзаметр мерный

Доносит весть забытых стран,

Встречать у пирса теплый вечер

И смутно чувствовать в груди,

Как сердце ждет тревожной встречи,

Такой неясной впереди.

Но в древнерусской синей дали,

Из векового забытья

Вдали покажется едва ли

Тебя несущая ладья.

Я верю в самой ясной боли —

Меня, далекая княжна,

Не от себя ли самого ли

Спасти любовь твоя должна?

3

В дробящихся волн нескончаемый бег

Рубины закат рассыпает,

И солнце уходит, как будто навек,

И сердце тревожно пылает.

Отрадный душе, этот час так жесток!

Тревожно-удушливы травы,

Растет одиночества черный цветок,

Но вечно ль — без счастья и славы

Тропинкою длить над прибоем свой путь,

Где хрупок взлетающий гребень,

И ветер морской заклиная раздуть

Огонь в моем сердце и в небе.

Чтоб бился огонь в беснованьи тоски,

В неистовстве силы могучей,

Чтоб в яростной пляске его языки

Жгли сердце и горные кручи,

Чтоб дух истерзав, прозревая от мук

В тревожном багрянце заката

Познать бесконечность, замкнутую в круг,

И грозную силу квадрата.

4

Кочевья Великого прост закон:

Душа для того жива.

Чтоб в темно-дурманящем сне времен

Услышать свои слова.

Ступени восходят, и вьется нить,

Страданье дано не зря,

И мы продолжаем, как дети, жить,

Легенду свою творя.

5

С тропинки сбился ль я, шутя,

Иль крест не свой несу?

Но вот — блуждаю, как дитя,

В глухом чужом лесу.

И вот — я выбился из сил,

Я стал жесток и груб;

Кто ж черный желудь посадил,

Чтоб вырос черный дуб?

И закрывают ветви даль,

Стал числам ложен счет:

Как будто черная спираль

Стремглав меня несет.

Но вспомнить мне придет пора

(Всевышний милосерд!)

Глаза светлее серебра

В нездешней бронзе черт.