Ольга Чигиринская - Ваше благородие

— Бл-ляди…

Грохнулось об пол кресло…

В Крыму ситуация была обратна советской: победы подняли дух форсиз на необычайную высоту, но материальная часть оставляла желать лучшего. Одесский рейд стоил Корниловской дивизии потери почти трех тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, 75% техники; потери авиации составили 17 вертолетов “Ворон” и 14 — “Кречет”, 6 “Харриеров”, 12 А-7 и 9 F-15. Это не считая других операций: уничтожения Керченской группировки, воздушных боев, которые не прекращались почти неделю, потери транспортных и пассажирских судов, задействованных в операции “Летучий Голландец”, не считая потерь флота во время этой операции — а они были тяжелыми…

Кроме всего прочего, у форсиз на шее висела гиря в виде тридцати восьми тысяч военнопленных.

То, что советский ущерб составил намного больше, радовало настолько же мало, насколько меньше ресурсы Крыма были относительно ресурсов Советского Союза.

Крым могло спасти лишь одно: мирный договор. Но такой договор нельзя подписать с мятежной провинцией, его можно подписать только с враждебным государством.

15 мая на встрече с советским послом госсекретарь США мистер Шульц спросил, продолжает ли Советский Союз считать крымскую войну своим внутренним делом.

— Да, — был ответ.

Существовало еще одно препятствие в мирных переговорах: их было не с кем вести, даже через посредника — Советский Союз все еще оставался “без головы”. Политбюро никак не могло избрать из себя достойнейшего. Вернее, такого, чье избрание не усилило бы враждебную группировку.

Постепенно внимание заинтересованных лиц привлек кандидат, который был бесспорно хорош одним: он не принадлежал ни к чьей группировке; вернее, когда-то он был протеже Пренеприятнейшего, но и силовикам не мог придать веса и стать для них консолидирующей силой: слишком мягкотел для этого. Хороший местоблюститель трона — пусть подержит, чтобы другие не заняли, а мы поднакопим сил…

Пока бульдоги возились под ковром, тянулись недели “странной войны”. Ни одна из сторон не вела активных боевых действий, даже самолеты противников редко встречались в небе: советские перестали залетать в зону патрулирования крымских ВВС. В бешеном темпе отстраивались четыре разрушенных аэродрома, четыре моста, ремонтировались корабли, велись работы по расчищению николаевского фарватера, который таки перекрыл “Дзержинский”, снова стягивались к побережью войска — но все это требовало времени, и все равно сил на новый полноценный десант не хватало: попросту не было десантных кораблей. Перегнать требуемое количество из Балтийского моря тоже оказалось затруднительно: Турция прекратила пропускать советские корабли через Босфор и Дарданеллы. Турцию можно было понять: ей совсем не хотелось, чтобы советские территориальные воды заканчивались у ее берегов, да и союзникам из НАТО вовсе не улыбалось одним прекрасным утром обнаружить свои базы в зоне прямой досягаемости советской авиации. Возможно, был у турецкого правительства еще и некий злорадный мотив: мы от них получили свое — теперь ваша очередь, нам не так обидно будет.

Советский Союз ничего не мог сделать: конфликт еще и с Турцией — при уже имеющихся Афгане и Крыме — страна бы не потянула. Начались переговоры с Болгарией, Югославией и Румынией — о спешной продаже нескольких сотен грузовых и пассажирских кораблей. Переговоры шли ни шатко ни валко: то ли братским социалистическим странам эти корабли самим нужны были позарез, то ли это был очередной маленький трючок, проверка длины поводка…

Пушки молчали, зато не смолкали телефоны в посольствах. Что ж, в конце концов дипломатия — это продолжение войны другими средствами.

Симферополь, 29 мая 1980 года, 2110 — 2200

Вечеринка вышла неважная. Князь неожиданно быстро напился, Володька, напротив, пил очень мало, и Шэм почему-то выпал из своего амплуа комика. И как-то сам собой разговор перешел на тех, кого уже нет и не будет больше, а потом и вовсе увяз в полумраке.

Запах вина мешался с неистребимыми медицинскими ароматами. Пили “Солнечную долину” урожая семьдесят пятого года, ту самую, которую Константин Шалвович Берлиани специально заказал по случаю их возвращения с Эвереста. Ту самую, которую он пил в тот достопамятный вечер на пару с Востоковым. Артем как раз прикидывал: а сумеют они вчетвером прикончить этот ящик или не сумеют? Там оставалось ровно пять бутылок, две из них уже были у Володьки под кроватью…

— Спасибо вам, ребята, — Козырев как-то судорожно вздохнул. — Ей-богу, у меня еще не было такого хорошего дня рождения…

— Без проблем, — натянуто улыбнулся Георгий. — Звони в любое время суток. Я — в соседнем корпусе, третий этаж. “Берлиани и компания: забавы, игры, народные гуляния”. Раздавим еще одну?

— Давайте, — без особого воодушевления согласился Владимир. — А то сейчас придет мой любимый палач и выставит вас отсюда к чертовой матери…

— Пусть только попробует, — Князь наполнил бокалы до краев и поставил пустую бутылку на пол. — Она кто? Подпоручик. А ты кто? Поручик. Мы и ей нальем. Пусть не нарушает субординацию…

— В отставке, — невесело улыбнулся Володька. — Отставной козы поручик…

“Любимым палачом” Владимир называл Татьяну Маковееву, восходящую звезду травматический хирургии. Девушка горела желанием доказать возможность восстановления сустава, но согласиться на серию операций, обещающих месяцы непрерывной боли, да еще и с неопределенным результатом — таких сумасшедших не находилось. Пока не появился Владимир Козырев.

— Мне… лошади снятся, — сказал он, отрываясь от бокала. — Как этому парню, про которого ты мне книжку передал.

— Понравилось? — спросил Артем.

— Ты это просто так или со смыслом?

— О чем это он? — встрял Князь. — С каким смыслом?

— Тут два романа про жокея, которому оттяпали руку, а он стал детективом, — Владимир протянул Князю томик в бумажной обложке.

— Хорошая мысль… Ты ему такие интересные книжки пересылал? Почему мне ни одной не передал, а?

— Ты же не просил.

— Я не просил! Откуда я знал, что у тебя такие водятся… Я же думал. у тебя один умняк. Как не Монтень, так Шопенгауэр… Ты знаешь, до чего я здесь дошел? Я ТВ-серии смотрю! Я MASH смотрю каждый день! И мне нравится!… Володька, давай напишем детектив. Продадим его кому-нибудь… Вот просто возьмем всю нашу историю и напишем как есть…

— Как есть — это никому не интересно… А врать я не хочу…

— Что значит врать?

— Врать — значит врать… Или ты напишешь, как с пулей в боку плыл до Альма-Тархана, а потом неделю мочился через трубочку? Или Шэм напишет, как по кусочкам складывал Мишу в пластиковый мешок? Или Арт — как…