Руслан Мельников - Операция «Танненберг»

Крепкая мужская дружба рушилась. Из-за былого грешка одной девчонки. Из-за несдержанного язычка другой.

– Молчали… вы… оба…

Добжинец – красный, дрожащий, взбешенный – выступил вперед. Сжал кулаки. «Хорошо, что меча сейчас у Освальда нет», – пронеслось в голове Бурцева. Меч был у него, но трофейное оружие Бурцев демонстративно сунул за пояс. Небольшая – нерабочая и незаточенная – часть клинка у самой крестовины, в общем-то, позволяла носить меч вот так, по-пацанячьи, без ножен. С известной долей осторожности, конечно.

– Освальд, я не собираюсь с тобой драться.

Добжиньский рыцарь, однако, пер на него, как танк.

– Освальд, не дури! – пробасил рядом Гаврила.

Поляк даже не взглянул в его сторону. Поляк видел сейчас только Бурцева. И Ядвигу. И снова Бурцева. И снова Ядвигу.

Поляк шел врукопашную. За Освальдом топали верные своему пану Збыслав и дядька Адам. Посерьезневшие, помрачневшие. Глаза отводящие. Но готовые все же прикрыть тылы господину, коль уж начнется драка.

Елы-палы, этого еще не хватало!

– Эй, вы трое! Что, совсем белены объелись? – перед Бурцевым встал Дмитрий. Влезли и остальные. Разнимать.

Успели. Развели… Драки не вышло. Мордобой погасили в зародыше. На литвинского медведя Збыслава навалились новгородские богатыри Гаврила и Дмитрий. Против силы – двойная сила.

Дядьку Адама скрутили Бурангул и Сыма Цзян.

На Освальде тоже уже висели Джеймс и Хабибулла.

Недолго, впрочем. Рыцарь стряхнул обоих. Говорят, в состоянии аффекта в человеке пробуждается небывалая сила. Правильно, в общем-то, говорят…

Но первый – самый опасный – запал был истрачен. Пар ушел. Освальд глянул в глаза Бурцеву. Покачал головой. Процедил сквозь зубы:

– Слишком много мы с тобой пережили, Вацлав. Много дорог вместе проехали и много общих врагов изрубили. Благодари за то Бога.

– Освальдушка, не надо, успокойся, а? – попыталась приластиться к своему пану Ядвига.

Раньше ей это удавалось. Всегда. Теперь – нет.

– Уйди! – прорычал Освальд.

И ушел сам.

Вскочил в седло трофейного тевтонского коня.

– Пан Освальд! Обожди! – Збыслав и дядька Адам тоже рванулись было к лошадям.

– Назад! – страшным голосом взревел добжинец. – Не желаю никого видеть. Я уезжаю! Один! Все!

Литвин и прусс понуро отступили.

– Не поминайте лихом, чтоб вас всех… – зло крикнул на прощание шляхтич.

И что было сил стеганул коня. С пронзительным ржанием боевой жеребец ломанулся через кусты, пролетел меж деревьями. Вскоре треск ветвей и стук копыт смолкли.

– И куда он теперь, сердешный? – покачал головой Гаврила.

– А кто ж его знает? – тихонько ответил Дмитрий. – Коли не отойдет, не остынет – сгинет, как пить дать, сложит буйну головушку в немецких краях.

– Дура! – вздохнул Бурцев. – Какая же ты дура, Агделайда Краковская!

Подавленно молчала дружина.

Бурцев хмуро глянул на жену. И словно увидел ее впервые. Жена все еще улыбалась холодной надменной улыбкой. А он смотрел и думал. Думал и смотрел. А подумать было о чем.

Надо ж, как оно все обернулось…

Столько сражений с Освальдом пройти и потерять верного друга не в бою, а вот так, по-глупому. Из-за этой капризной, избалованной княжны…

И что обидно – сам ведь шею подставил спесивой девчонке! А подставив, не заметил, как охомутали. Эх, и угораздило же тебя в такой переплет угодить, Васька Бурцев! Словно в дурацкий рыцарский роман попал с ментом особого назначения, мля, в главной роли. Роман… рыцарский… Ну, да, именно… Любовь до гроба, прекрасная дама, самозабвенное служение оной, горы трупов и все такое…

Представилось как наяву: вот он, подлый авторишко, сидит за компьютером, чешет в затылке, пялится задумчиво то в потолок, то на экран монитора и выдумывает себе, выдумывает, высасывает из пальца и ваяет страницу за страницей. То ли по собственному почину, то ли по заказу издательства. И хоть бы хны мерзавцу, а Васька Бурцев – расхлебывай потом, отдувайся! Эх, добраться бы до тебя, пис-с-сатель!

Не-е-е, дальше так дело не пойдет, дорогой ты мой борзописец. Потому как не устраивает больше твоего героя такой расклад. Сколько ж можно терпеть-то! Даже у самого правильного омоновца, даже у самого развлюбленного и благородного героя рыцарских романов нервишки-то не железные. А Аделаидка эта, его, с позволения сказать, женушка, доведет до ручки кого угодно.

Хватит! Он достаточно долго был непробиваемо спокойным и толстокожим. Достаточно долго жалел эту юную дуреху княжьих кровей и потакал ее капризам. Но после сегодняшнего… Хва-а-атит!

Пришло время не прыгать вокруг супруги зайцем, а посылать ее на… На три буквы, в общем. На три «к». По старому мудрому немецкому обычаю. Киндер-Кирхе-Кюхе [12]. Правда, вот с «киндер»… Да, неувязочка. Значит, на две «к». Хотя церкви и кухни тоже поблизости не наблюдается. И плевать!

Говорите, ушло просветление арийской магии вместе с колдовским ключом-шлюсселем? Что ж, просветим супругу по-иному.

– Пойдем-ка, княжна, – сухо бросил Бурцев.

– Куда это? – уперев руки в боки, сварливо осведомилась она.

– Со мной. Поговорить надо.

Аделаида усмехнулась:

– Поговорить захотел. Ну, давай-давай, поговорим.

– Куда вы, Василь? – встревоженно окликнул Дмитрий.

– Прогуляемся. Надо нам. Очень.

– А?

– Побеседуем. Если будет слишком громко – не обращайте внимания.

– О, будет громко, – предвкушая ярую перебранку, пообещала.

– Будет, – согласился Бурцев.

Дмитрий понимающе кивнул:

– Поосторожней там.

Типа, не поубивайте друг дружку…

– Вы тоже… здесь, – буркнул Бурцев. – По сторонам посматривайте. На всякий случай. Там, в повозке колдовской, пуле… громомет есть. Немецкий. Сыма Цзян разберется. Если что – стреляйте. А мы – скоро.

Шли по лесу долго и молча. Аделаида смотрела дерзко и насмешливо. Бурцев – угрюмо, мрачно. Отошли подальше. Спустились в ложбинку. Вот – укромное местечко. И подходящее. На одно дерево навалено другое. Толстый сухой ствол. Не бревно – кровать целая. Да, сгодится. Вполне…

– Ты вроде говорила, что не беременна?

– Я? Да чтоб я? Да чтоб теперь! Да чтоб от тебя!

– Вот и хорошо.

– Ах, хорошо?! Хорошо тебе, значит, да? Хоро…

– Цыц! – рявкнул Бурцев.

Полячка подавилась невысказанной бранью, вытаращила глаза.

– Как ты сме…

– Заткнись, говорю!

Она замолчала. Только безмолвно, как рыба, разевала и закрывала рот. Красная от гнева, глаза мечут молнии, высокая грудь шумно гоняет воздух туда-сюда. Ладно, попыжься, попыжься пока, милая…

Пауза была весьма кстати. Бурцев воспользовался молчанием супруги. Объяснил. Популярно.

– Значит так, Аделаидка. Слушай меня внимательно. Слушай и запоминай. Дважды повторять не буду. Пока ты капризничала в Силезии, я терпел, потому как жалко было тебя, дуреху несчастную…