Томас Сван - День минотавра

Мы не слышали, как на балкон поднялся Эак. Он не рассердился, увидев нас, ведь причин для гнева не было, но выражение его лица сразу изменилось, и он стал похож на каменную статую египетского фараона. Он вырвал меня из объятий Коры и подвел к лестнице. Пальцы его были твердыми, как коралл, но он не сделал мне больно. Спускаясь вниз, я прокричал:

– Ты не должен отнимать детей у матери!

Шесть дней подряд я приходил к вашему дереву, прикладывал ухо к стволу и слушал доносившийся изнутри плач Коры. Но никто не появлялся на балконе и никто не приглашал меня подняться наверх, а когда на седьмой день я постучал в дверь, вышел Эак и, увидев меня, захлопнул дверь прямо перед моим носом.

На следующий день я встретил его в лесу. Вы когда-нибудь видели двойные корзины, которые кладут ослу на спину? Обычно в них привозят с рынка продукты, а из леса хворост. Эак сделал такие же корзины для вас. Несмотря на то, что у Теи над головой шумели густые ветви деревьев, туго обвитые виноградной лозой, она чувствовала себя прекрасно и улыбалась, Икар же горько плакал, наверное, впервые в жизни.

Я выскочил из-за деревьев, как козлоногий бог Пан, пугающий путешественников:

– Куда ты уносишь моих детей?

Мне хотелось, чтобы эти слова разнеслись по лесу оглушительным ревом. Но я был еще слишком мал, к тому же питался кореньями и ягодами, потому что отец мой лишь изредка вспоминал о том, что надо сходить на охоту. Вместо рева получился писк. Эак посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто перед ним была какая-то поганка, и пошел дальше. Тогда я наклонил голову и боднул его, одновременно приготовившись поймать вас на лету, если вы выпадете из своих корзин. Он пошатнулся, но удержался на ногах. Затем, повернувшись в мою сторону, схватил меня за рога и со всей силы швырнул в кусты. Я не ожидал этого.

Через несколько секунд, а может, и минут, мне трудно сказать, сколько прошло времени, я открыл глаза и увидел рядом с собой волосатые ноги и раздвоенные копыта. Паниск, выглядевший лет на двенадцать, хотя на самом деле ему могло быть и сто, лил мне на лицо кокосовое молоко. Я вскочил и даже не поблагодарив его, стал озираться по сторонам в поисках Эака.

– Ты видел его? – крикнул я. – Человека, пришедшего к нам из города?

– Никого я не видел, кроме белок.

Паниск был явно обижен тем, что я не проявил должной благодарности, ведь он оживил меня и к тому же пожертвовал для этого своим кокосовым орехом.

Я бегом побежал к дому Коры, чтобы узнать, известно ли ей о том, что Эак забрал вас. В какой-то момент у меня даже мелькнула эгоистическая мысль: может, теперь я смогу занять ваше место, но я тут же устыдился своего позорного желания.

Вокруг дерева стояла толпа зверей: испуганные дриады и среди них Зоэ, Мосх с двумя кентаврами, паниски, медведицы Артемиды и даже трии, всегда слетающиеся на несчастье, как на мед Дерево пылало. Нижние ветви трещали, от них в разные стороны летели искры, похожие на рой светящихся пчел. Следом за ними вырывались языки пламени, и звери, прикрывая головы руками, подались назад. Балкон сморщился, как мертвое насекомое, и стал отделяться от ствола. И все же те ветви, которые еще оставались зелеными, продолжали храбро бороться с подступавшим огнем, ведь по сравнению с остальным лесом это дерево было совсем молодым и сильным. Три раза после удара молнии оно вновь оживало и покрывалось свежими побегами.

– Мы должны спасти Кору! – закричал я, подбегая к лестнице.

Ее мать остановила меня:

– Она сама подожгла дерево. Дай ей достойно умереть той смертью, которую она выбрала.

– Эак уходит из леса вместе с ее детьми!

– Пусть уходит. Он так и не стал зверем.

– Но дети ведь наполовину звери.

– Дети, наверное, вернутся, когда поймут, кто они.

Когда я закончил свой рассказ, Икар крепко обнял меня:

– Эвностий, мы вернулись. Мы опять с тобой.

– Да, – сказал я, – теперь-то уж я не отпущу вас.

Я взглянул на Тею, ожидая упрека: она наверняка на стороне своего отца. И вдруг я рассердился, вспомнив, как она весело смеялась, когда этот ненавистный мне человек уносил ее из леса.

Наконец она сказала:

– Мы не должны обвинять отца в том, что он тогда ушел. Он думал о нас.

Икар сердито посмотрел на нее:

– Но он бросил нашу мать.

– Она всегда знала, что он уйдет от нее, – ответила Тея. Но глаза ее были полны слез, и я догадался, что оплакивала она не отца.

– Тея, – сказал я. – Я не…

Внезапно Пандия схватила меня за руку:

– Кто-то следит за нами!

– Медведь? – улыбнулся я.

– Разве медведи носят шлемы?

Смерть, которую встречаешь в конце жизни в своей теплой постели, в окружении любящих детей, несет успокоение и отдых вместо мрака неизвестности. Такой смерти не надо бояться. Но медленное, мучительное умирание во цвете лет страшит человека и пугает даже богов. Именно такой конец и был уготован нашему лесу, хоть он мог бы пережить еще тысячу суровых зим и тысячу раз воскреснуть весной, затягивая раны целительными фиалками и вновь ожившим шиповником.

Еще никто не знал, что предсмертные судороги начались в ту минуту, когда Пандия увидела шлем. Я задавал себе вопрос: как мог воин проникнуть в лес, не будучи замеченным стражами? Почему раковина не протрубила тревогу? Тея даже предположила, что Пандия приняла рога паниска, шпионившего за нами, за кабаньи клыки на шлеме. И все же сама вероятность появления ахейцев в лесу отбила у нас охоту продолжать пикник. Мы вернулись на поле Драгоценных Камней, забрали корзину и молча отправились домой.

На следующее утро мы почти не вспоминали об открытиях и тревогах вчерашнего дня. За завтраком, состоявшим из хлеба, сыра и стручков рожкового дерева [14], Тея ни словом не обмолвилась ни о моих объятиях, ни об истории своих родителей. Она отдала мне со своей тарелки несколько самых хороших стручков и ушла в мастерскую посмотреть, как тельхины вырезают инталии. Я остался в саду, раздумывая, что же посадить вместо моркови. Может, тыквы, большие и добрые, как домашние поросята кентавров. День был прекрасным. Голубая обезьяна вскочила на стену и стала ждать, когда Тея даст ей морковку. «Тебе придется долго ждать», – подумал я.

В сад вышел Икар. Его длинные волосы, всклокоченные после сна, были похожи на мышиное гнездо, в котором неплохо порезвился маленький мышонок.

– Эвностий, – сказал Икар. – Мне надо с тобой поговорить.

У него была физиономия пятнадцатилетнего мальчугана, но голос разочарованного в жизни человека.

– Ты скучаешь без Пердикса? – спросил я, желая утешить его.

Мне казалось, я знаю причину такого настроения. Накануне пикника Икар неожиданно объявил о том, что отпускает Пердикса на волю, и отнес его в лес к рожковому дереву. «Чтобы Пердикс нашел себе подругу», – объяснил он.