Вениамин Гиршгорн - БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

– …и да будет едино стадо и един пастырь…

Протоиерей вспоминает, как, высаживаясь из монастырского возка, заметил повара, наискось через двор тащившего связку колотой птицы.

– …и да будет едино стадо и един пастырь… Слова молитвы клейкие, одно к одному, как паюсная икра, намазаны на страницах маленького молитвенника, заложенного розовыми закладками и кипарисовыми веточками, к ним льнет взгляд, и язык послушно протаскивает их через горло, как повар колотых кур через двор.

Никита Петрович возбужден и радостен, он нарушает чопорный этикет двора и церкви, он отгоняет клетчатым фуляром надоедливые струйки ладана, он поминутно протирает розовую лысину, – экая духота! – подбадривает знаками регента. Никита Петрович суетливо теснит приглашенных особ к стене, чтоб не слишком напирали на его будущего кума – посла французского императора, и когда в дверях показывается шествие с главным виновником торжества, он исполняет последний административный и родительский долг – осторожно пробует пальцем, не остыла ли вода в раззолоченной купели…

Торжественная минута близка, она идет, она пришла, и когда священник мокрого, дрыгающего пухлыми ножками младенца передал Роману, Роман с трудом сдержал улыбку, любопытно заглянул в безразличные синие глазки и нежно-нежно поцеловал в мокрый лобик своего дедушку.

Императору скучно… Князь Ватерлоо, cher Romain, в России. Император так привык к нему. Князь Ватерлоо, cher Romain, необходим императору…

В халате и туфлях, недовольно морщась, меланхолически позевывая, Наполеон слушает доклады.

Даву входит последним; Наполеон устал, морщится, сердито зевает во весь рот. Даву смотрит на императора: в халате, в туфлях, с лицом обрюзгшим и сонным – это не тот, чьим велением умирали тысячи, не тот, совсем не тот, кому миллионы кричали «vivat!». Доклады и бумаги – не дело императора.

Но… князь Ватерлоо в России. Император не доверяет никому, кроме князя Романа. Да и князь Роман, кстати, не доверяет никому, кроме императора…

По праздникам, в один и тот же час, аккуратно и неизменно, стоит ли над Парижем высокое торжественное солнце, или снег темнеет и тает под ногами пешеходов, – по праздникам, в один и тот же час, на одну и ту же площадь, аккуратно и неизменно выходят войска…

Офицер в пышной форме командует – и громовый салют, такой, что дух захватывает, приветствует появление императора…

Император на белом коне, как всегда…

Парижские гамены довольны. Кроме них, впрочем, никто не посещает еженедельные императорские парады – надоело… Только провинциалы включают императорский парад в свой список театров и музеев…

Скучно, ах, как скучно императору!..

«…И склонена держава Российская на колени перед Вами, Ваше Величество. Через неделю назначено торжественное подписание договора, и я думаю, Ваше Величество, что в конце месяца сумею лично приветствовать…»

– Ваша светлость… Ваша светлость! Женщина к вам пришла.

– Женщина?… Странно… Приведите ее сюда… Нет, нет! Постой! Лучше пусть подождет в приемной. Я сейчас.

Думал, опять какая-нибудь сумасбродная придворная дама тайком от мужа решила посетить таинственного француза в надежде, что ее убедительные прелести и жаркая мягкость вскружат «государственную голову», и тогда, в заветном дневнике, число ее тайных мужей увеличится на одного человека. Пустая цифра… Что ж, пусть подождет!

Не спеша еще раз прочитал письмо, вложил в конверт, запечатал сургучом и только тогда позвал Пико.

– Она там?

– Так точно!..

– Проводи сюда.

Наклонился над столом и написал на конверте два слова: «Фонтенбло. Императору».

За спиной услыхал легкие шаги, женские незнакомые шаги, быстро выпрямился и обернулся.

– Наталья Александровна!.. Вы?

– Ваша светлость… Я… никогда… поверьте… не решилась бы на такой шаг!.. Но… но… есть вещи… поймите… которые заставляют…

Запнулась. Комната закружилась, заплясал письменный стол, князь полетел куда-то вверх, а стены, точно пьяные, шатались и падали друг на друга.

– …Вам лучше?

– Да… . да…

Когда Наташа спешила сюда к князю, в дом к князю, она приготовила много-много хороших слов, таких, которые бывают в чувствительных романах о любви и смерти, но теперь, когда рядом, совсем близко, можно протянуть руку и коснуться его – любимое лицо, – Наташа спутала все слова, забыла главы прочитанных романов и могла только, закрыв глаза, с великим трудом уронить короткую фразу.

– Князь, вам грозит смерть.

Сказала, медленно раскрыла глаза и удивилась: у князя спокойное лицо, та же нежная улыбка и насмешливо прищуренные глаза.

– Мне грозит смерть?

– Да!.. я знаю!., может быть, сегодня… они хотят вас убить… О, если он захочет, он сумеет… Он все может!.. А я не хочу, не хочу, чтобы вас убили! Я…

И только Наташа успела сказать, нет, едва заметно пошевелить губами, Роман радостную маленькую Наташу поднял и жадно поцеловал во вздрагивающие губы.

Сегодня Роман, перебирая полученную почту, заметил в парижских газетах траурную рамку:

Умерла. Ушла, оставив загадочно улыбающуюся тень на холсте Жака Луи Давида…

Роман спокойно отбросил газету.

Он окончательно забыл, какая аллея ведет от потайной калитки к балкону спальни м-м Рекамье.

– …Ваша светлость, два часа!

– Милый Гофман, поезжайте один.

– Но…

– Выдумайте что-нибудь… Я хочу поработать…

Два часа. Скоро придет Наташа.

Маленькая Наташа!.. Страх в огромных глазах и тревожные слова:

– Я не хочу… не хочу, чтобы вас убили!

Нет. У Романа еще очень хорошая память.

Аракчеев ходит по кабинету и размышляет.

Три удара: убийство французского посла, арест заговорщиков из общества «Друзей природы» и небольшой дворцовый переворот. Таков порядок.

Посмотрел на часы, сообразил что-то. Так. Князь Ватерлооский прибудет к восьми. За ужином можно будет послать приказ, вот только заготовить сейчас надо, потом с Голицыным заехать за остальными и к двум часам ночи во дворец.

Да, такой порядок будет самым лучшим.

Нужно только заготовить приказ об аресте членов общества.

Пико в почтительном поклоне.

– Какие распоряжения, ваша светлость, последуют на вечер?

Роман поднимает голову.

– Сегодня, старик, приготовь простой плащ, темный костюм и высокие сапоги.

Через пять минут Пико возвращается с пакетом.

– Просят ответ.

Роман разглядывает гербовую печать.

– Кто доставил?

– Ординарец, ваша светлость.

«Ваша светлость!

Покорнейшей просьбе моей внять прошу и дом мой сегодня вечером благосклонным посещением удостоить для бесед о делах государственных и для закрепления дружеских отношений между Вами, ваша светлость, и слугой покорным Вашим