Олег Северюхин - ЗЕРКАЛО

Еще так называемая Большая Орда не совсем исчезла, и сыновья Ахматовы удерживали в степях волжских имя царей; но Россия уже не поклонялась им."

Оказывается, не Куликовская битва была окончанием монголо-татарского ига на Руси, а бесславное стояние на реке Угре. Невнятно поставленная задача в критический период обратила войско в бегство. Заслуг людей, решивших задачу бескровно, никто не признает. Подумаешь, любой бы справился. Вот, если бы войско Иоанново истребили, как и войско Ахматово, и разошлись бы только одни цари, то такому царю, народ наш, памятник из золота бы отлил. А тут без драки от ига освободил. Не стал дань платить. Эка невидаль. Двести лет платили, еще бы лет пятьдесят поплатили бы, не надорвались бы.

"Несмотря на благоразумные меры, взятые Иоанном для избавления государства от злобы Ахматовой: несмотря на бегство неприятеля, на целость войска и державы, москвитяне, веселяся и торжествуя, не были совершенно довольны государем: ибо думали, что он не явил в сем случае свойственного великим душам мужества и пламенной ревности жертвовать собою за честь, за славу отечества. И так славнейшее дело Иоанново для потомства, конечное свержение ханского ига, в глазах современников не имело полной, чистой славы, обнаружив в нем, по их мнению, боязливость или нерешительность, хотя сия мнимая слабость происходит иногда от самой глубокой мудрости человеческой, которая не есть божественная, и предвидя многое, знает, что не предвидит всего.

Рассудочные действия Иоанновы несли только пользу для России. Позже, действуя в состоянии гнева, Иоанн пресек торговлю Ганзейскую в Новагороде, которая была для него источником богатства и самого гражданского просвещения в то время, когда Россия, омраченная самыми густыми тенями варварства монгольского, сим одним путем сообщалась с Европою. Иоанн без сомнения сделал ошибку, последовав движению гнева и погубив многих купцов из Любека, Гамбурга, Грейфсвальда, Люнебурга, Мюнстера, Дортмунда, Билефельда, Унны, Дуизбурга, Эймбека, Дудерштата, Ревеля и Дерпта; хотел исправить оную и не мог; немецкие купцы уже страшились вверять свою судьбу такой земле, где единое мановение грозного самовластителя лишало их вольности, имения и жизни, не отличая виновных от невинных.

Иоанн III принадлежит к числу весьма немногих государей, избираемых Провидением решить надолго судьбу народов: он есть герой не только российской, но и всемирной истории. Иоанн появился на театре политическом в то время, когда новая государственная система вместе с новым могуществом государей возникла в целой Европе на развалинах системы поместной. Это происходило во времена укрепления королевской власти в Англии, Франции, Испании, Португалии, начале возникновения Австрийской империи. Республика швейцарская и Ганза - сей торговый и воинский союз восьмидесятипяти городов немецких - пользовались всеобщим уважением государей и народов. Гуттенберг и Фауст изобрели книгопечатание. Колумб открыл новый мир, привлекательный для хищного корыстолюбия и торговли, любопытный для испытателей естества и для философа, который, видя там человечество в состоянии дикой природы и все начальные степени ума гражданского, историею Америки объяснил для себя всемирную. Драгоценные произведения Индии достигали Азова через Персию и море Каспийское. Смелые порывы некоторых мореплавателей обойти Африку увенчались, наконец, совершенным успехом, и Васко де-Гаме, оставив за собою мыс Доброй Надежды, с таким же восторгом увидел берег Индии, с каким Христофор Колумб Америку. Политика сделалась хитрее, дальновиднее, многосложнее: при заключении государственных договоров министры смотрели на географические чертежи и вычисляли торговые прибытки, основывая на них государственное могущество; родились новые связи между народами; одним словом началась новая эпоха, если не для мирного счастия людей, то, по крайней мере, для ума, для силы правительств и для общественного духа государств благоприятная.

Россия около трех веков находилась вне круга европейской политической деятельности, не участвуя в важных изменениях гражданской жизни народов. Россия при Иоанне III как бы вышла из сумрака теней, где еще не имела ни твердого образа, ни полного бытия государственного. Благотворная хитрость Калиты была хитростию умного слуги ханского. Великодушный Дмитрий победил Мамая, но видел пепел столицы и раболепствовал Тохтамышу. Сын Донского, действуя с необыкновенным благоразумием, соблюл единственно целостность Москвы, невольно уступив Смоленск и другие наши области Витовту, и еще искал милости в ханах. Внук Донского, Иоанн III, силою и хитростию восстановляя целостность и свободу России, губя царство Батыево, тесня, обрывая Литву, сокрушая вольность новгородскую, захватывая уделы, расширяя владения московские до пустынь Сибирских и Норвежской Лапландии, изобрел благоразумнейшую, на дальновидной умеренности основанную для нас систему войны и мира, которой его преемники долженствовали единственно следовать постоянно, чтобы утвердить величие государства.

Иоанн родился не воином, но монархом. Воин на престоле опасен: легко может обмануть себя и начать кровопролитие только для своего личного славолюбия; легко может одною несчастною битвою утратить плоды десяти счастливых. Ему трудно быть миролюбивым: а народы желают сего качества в венценосцах.

Россия Олегова, Владимирова, Ярославова погибла в нашествие монголов: Россия нынешняя образована Иоанном; а великие державы образуются не механическим слеплением частей, как тела минеральные, но превосходным умом державных.

Иоанн умножил государственные доходы приобретением новых областей и лучшим порядком в собирании дани, расписав земледельцев на сохи, и каждого обложив известным количеством сельских, хозяйственных произведений и деньгами: что записывалось в особенные книги. Вероятно, что казна имела также немалый доход от внешней торговли."

В принципе, мы все изучали историю государства российского, написанную так, чтобы деяния государей российских не затмевали успехи коммунистической партии, объявленной как "ум, честь и совесть нашей эпохи". Иоанн III был одним из царей, и акцента на его всемирно-историческое значение не делалось. Но что, какая тайна поставила герра Пфеффера в положение заложника неведомых и секретных обстоятельств?

"Доселе географы не знали, что честь древнейшего из всех описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века. Некто Афанасий Никитин, тверской житель, около 1470 года был по делам купеческим в Декане и в королевстве Голькондском. Мы имеем его записки, которые хотя и не показывают духа наблюдательного, ни ученых сведений, однако ж любопытны, тем более, что тогдашнее состояние Индии почти совсем не известно. Наш путешественник ехал Волгою из Твери до Астрахани, мимо татарских городов Услана и Берекзаны; из Астрахани в Дербент, Бокару, Мазандеран, Амол, Кашан, Ормус, Маскат, Гузурат и далее, сухим путем, к горам Индейским, до Бедера, где находилась столица Великого султана Хоросанского; видел Индейский Иерусалим, то есть славный Элорский храм, как, вероятно, именует города, коих нет на картах. Через шесть лет Афанасий Никитин возвращается в Россию, ограбленный турецкими пашами и, будучи доставленным ко двору Иоаннову, рассказывает удивительные истории, подарив царю металлическое зеркало индийской работы, отражающее лучи солнца с большей силой, чем зеркала хрустальные венецианских мастеров.