Стивен Кинг - Четыре сезона

– Prosit, – повторил Дюссандер, прокашлявшись. – Да ты выпей. Хуже не будет.

Тодд последовал совету. Жидкость, напоминающая микстуру от кашля в ее худшем варианте, обожгла ему все внутри.

– И эту мерзость вы пьете?! – Его даже передернуло. Он поставил стаканчик. – Может, хватит, а? Заодно бы и курить бросили.

– Какая трогательная забота о моем здоровье. – Из кармана, в котором исчез складной нож, Дюссандер достал мятую пачку сигарет. – А я, мой мальчик, о твоем беспокоюсь. Как ни открою газеты – «Велосипедист сбит на оживленном перекрестке». Брось ты это дело. Ходи пешком. Или, как я, – автобусом.

– Катитесь вы со своим автобусом знаете куда…

– Знаю, мой мальчик, – Дюссандер засмеялся и плеснул себе еще виски, – только покатимся мы туда вместе.

Осенью 1977-го Тодд, к тому времени старшеклассник, вступил в стрелковый клуб. В тот год он прогремел в футбольном чемпионате, помог своей бейсбольной команде выиграть пять матчей из шести и при всем при этом окончил, колледж с третьим результатом в его истории. Он послал документы в университет Беркли и был принят с распростертыми объятьями. Однажды, незадолго до окончания колледжа, на него вдруг нашло странное желание, столь же пугающее, сколь и необъяснимое. Он без особого труда подавил его в себе, и слава богу, но уже одно то, что подобная мысль могла возникнуть, встревожило его. А ведь жизнь, казалось бы, опять бежала по накатанным рельсам. Ее можно было сравнить с просторной светлой кухней Моники, где все блестело и где каждый агрегат исправно начинал работать, стоило только нажать на соответствующую кнопку.

В четверти мили от дома Боуденов проходило восьмирядное скоростное шоссе. К шоссе спускался косогор, поросший густым кустарником, словно созданным для засады. На Рождество отец подарил ему «винчестер» с оптическим прицелом. В часы пик, когда шоссе напоминало растревоженный муравейник, можно было спрятаться в кустарнике и… а что, очень даже просто…

– О Господи!

Тодд остановился на пороге кухни, как громом пораженный. Локти Дюссандера разъехались, голова лежала на столе, глаза закрыты, веки – цвета пурпурных астр.

– Дюссандер! – заорал Тодд, чувствуя во рту противный привкус страха. – Только посмей умереть, старый хрыч!

– Тише, – прошептал старик, не открывая глаз. – Соседи сбегутся…

Тодд бросился в прихожую, к телефону, да так и застыл с трубкой в руке. Мысль, что он может упустить из виду какую-нибудь мелочь, занозой застряла в мозгу. Но что? Как назло раскалывалась голова. Видит бог, он никогда не страдал забывчивостью, а тут… Он набрал три двойки. После первого же гудка в трубке прорезался голос:

– Санто-Донато, «скорая». Чем могу помочь?

– Меня зовут Тодд Боуден. Клермонт-стрит, 963. Скорее приезжайте.

– А что случилось, парень?

– Мой друг, мистер Дю… – Он прикусил губу до крови. ДЮССАНДЕР. Еще секунда, и он бы назвал настоящее имя.

– Успокойся, парень, все будет хорошо. Давай еще разок попробуем.

– Мой друг, мистер Денкер, – сказал Тодд. – У него, кажется, сердечный приступ.

– Какие симптомы?

Тодд только начал объяснять, как его остановили. Машина, сказали, будет через десять-двадцать минут, в зависимости от дорожной ситуации. Тодд повесил трубку и закрыл глаза ладонями.

– Ну что, вызвал? – еле слышно спросил Дюссандер.

– Да! – заорал Тодд. – Вызвал, вызвал! А вы заткнитесь, если не хотите сразу подохнуть!

Все, сказал он себе. Все, Тодд с мыса Код, спокуха. Как будто это нас не колышет. А сейчас самое трудное. Звонок домой. Он набрал номер.

– Алле? – раздался в трубке вкрадчивый голос Моники. В эту секунду он был готов придушить ее.

– Мамочка, это я. Дай-ка мне отца, только быстро.

Он сто лет не называл ее мамочкой. Это должно было ее сразу насторожить… и насторожило.

– А что такое? Что-нибудь случилось, Тодд?

– Дай мне его!

– Но…

В трубке загромыхало. Мать что-то говорила отцу. Тодд собрался.

– Пап, мистер Денкер… у него, наверно, сердечный приступ… то есть наверняка.

– Господи! – Голос отца отдалился – это он повторял информацию жене. – Он жив? Или уже…

– Жив. Он в сознании.

– Ну, слава богу. Вызови «скорую».

– Уже.

– Три двойки?

– Да. Они скоро будут, только… я немного испугался, пап. Если бы ты…

– Какой разговор. Через пять минут приеду.

Там еще что-то говорила Моника, но отец повесил трубку.

Пять минут. Пять минут на все. Вспоминай, не забыл ли ты чего. Почему я должен был что-то забыть? Это все нервишки. Дурак, на кой ты позвонил отцу? Первое, что пришло в голову. Ладно, проехали. А что тебе НЕ пришло в голову? Что ты…

– Кретин! – внезапно взвыл он и кинулся обратно в кухню. Голова старика по-прежнему лежала на столе, полуоткрытые глаза застил туман.

– Дюссандер! – Тодд грубо встряхнул его, старик застонал. – Эй, слышишь! Слышишь, сукин ты сын!

– Что? «Скорая»?

– Письмо! Где это чертово письмо?!

– Письмо… какое письмо?..

– Вы позвонили, сказали, что вам плохо, сказали – передай своим, что я получил важное письмо… – У Тодда упало сердце. – Я ляпнул, что письмо из Германии… О, ч-черт!

– Письмо. – Дюссандер с трудом приподнял голову. По лицу разлилась мертвенная желтизна, одни глаза голубели. – От Вилли. Вилли Франкель. Дорогой… дорогой мой Вилли…

Тодд глянул на часы: две минуты долой. За пять минут отец, конечно, не доберется, но, как ни крути, приедет он быстро. Вот именно – быстро. Все происходит слишком быстро.

– Так, годится. Я вам читал письмо от Вилли, вы разволновались, схватило сердце. Хорошо. Где оно?

Дюссандер тупо глядел на него.

– Где письмо, я спрашиваю?

– Какое письмо? – из своего тумана недоумевал Дюссандер. Тодд едва удержался от того, чтобы не придушить старого пьянчужку.

– Которое я вам читал! От Вилли Как-его-там! Где оно?

Оба уставились на стол, словно ожидая, что вот сейчас письмо материализуется.

– Наверху, – наконец выговорил Дюссандер. – В комоде. Третий ящик. Маленькая такая шкатулка. Разобьешь… я потерял ключ. Там старые письма. Без подписи, без даты. Все на немецком. Что-нибудь выберешь. Иди…

– Совсем, что ли, рехнулись?! – в бешенстве заорал Тодд. – Я ж не понимаю по-немецки! Как я мог читать вам его, дурья башка!

– Почему Вилли должен был писать по-английски? – заупрямился Дюссандер. – ТЫ не понимаешь, а Я понял. Ты, конечно, коверкал слова, но я догадался…

Прав, опять прав. Инфаркт, а голова варит лучше моей. Тодд рванулся к лестнице. Он притормозил в прихожей ровно на одну секунду, прислушиваясь, не подъезжает ли отцовский «порш». Не слыхать. Но время уже взяло его в тиски: пять минут долой.

Осилив лестницу единым махом, он ворвался в спальню старика. Он никогда здесь не был – зачем? – и теперь обводил обезумевшим взглядом незнакомую территорию. Вот он, комод. Дешевка в стиле, который отец называет «комиссионным модерном». Упав на колени перед комодом, Тодд рванул на себя третий ящик сверху. Ящик, вылезая наполовину, скособочился и намертво застрял.