Лорел Гамильтон - Пляска смерти

– Я слышу птиц, – сказал Натэниел.

У меня не было времени интересоваться, отчего он их слышит, потому что птицы уже налетели на нас. Повсюду перья, удары клювов, крыльев, пытающиеся заставить меня двигаться, бежать, мертвая хватка Жан-Клода на моей руке. Пальцы Огги впились мне в плечо, и боль меня отрезвила. Помогла избавиться от бьющих в меня крыльев. Бьющих не для того, чтобы испугать меня или обратить в бегство, а чтобы их впустили внутрь. Обсидиановая Бабочка, мастер города Альбукерке, нашла в меня путь. Она заполнила мои глаза межзвездной чернотой и холодным светом далеких солнц. И еще она поделилась со мной силой. Сейчас эта сила вернулась, будто вызванная из небытия прикосновением крыльев.

Огги выругался себе под нос, отчаянно хватаясь за мое плечо. Жан-Клод успел сказать: «Ma petite, не надо…», но что именно не надо, я так и не узнала, потому что дар Обсидиановой Бабочки уронил мои щиты и открыл меня настежь силе Мерлина. Метафизический ветер хлопающих крыльев и щебета влетел в меня. Сила полилась в меня, я ощутила торжество Мерлина как победный крик огромной хищной птицы. Он решил, что сломал мои щиты, наши щиты, но ошибся.

Жан-Клод и Огги цеплялись за меня, пытаясь заткнуть то, что считали брешью в нашей силе – но и они ошиблись. Это была не брешь, а пасть.

Как будто мое тело стало пещерой – мягкой пещерой из плоти, а птицы, которых я слышала и ощущала, лились в меня потоком, будто нашли свой дом. Готова была поклясться, что ощущала прикосновение перьев, крошечных тел, трепещущих, пикирующих, заполняющих меня. Сила Мерлина вливалась в меня, пыталась найти Жан-Клода и Огги, сила искала путь из меня в них. Мерлин лил и лил свою силу, еще и еще, и я ее глотала.

Огги с Жан-Клодом цеплялись за меня, боясь отпустить, боясь не отпустить, наверное, тоже. Столько силы, что она стала просачиваться от меня к ним. И когда она их коснулась, они поняли. Не Мерлин меня сломает – это мы его съедим.

Наверное, он понял это в тот же момент, потому что попытался остановить силу, перекрыть ее, но я уже распробовала его вкус, и останавливаться мне не хотелось.

Вихри невидимых птиц стали реже, но не прекратились. Сила Обсидиановой Бабочки звала их, подсказывала заманчивые слова, помогала завлечь эту силу. И сила продолжала приходить ко мне, и ощущались в ней первые вспышки страха. Сладкие, приятные, и мне захотелось ощутить вкус пота на его коже. И я могла это сделать, я лизнула его, наблюдающего из темноты.

Он смотрел на меня темными глазами с алыми точками зрачков, как булавочные проколы. Я такие глаза уже видела.

«Никогда не был человеком?» – подумала я.

Он попытался разорвать контакт, и не мог. Огги и Жан-Клод, соединенные со мной, не давали ему. Он был велик, страшен и силен, но он не был мастером города. И уж тем более двумя мастерами городов. Не был он двумя мастерами городов, и понятия не имел, что из себя представляю я. В тот момент и я этого не знала.

Запахло жасмином и дождем. Пахнуло тропической ночью, которой уже не было тысячи и тысячи лет, и запах дождя принес голос. Мать Всей Тьмы шепнула мне:

– Я знаю, кто ты, некромантка.

Я не хотела спрашивать, но будто не могла удержать губы, и они родили слово:

– Кто?

– Моя.

Я завопила и перекрыла силу. Перекрыла начисто ее поток. Больше не летели птицы от Мерлина.

Но в панике я перерезала связь с Огги и Жан-Клодом, и на миг остались только я – и она у меня в голове. Дождь заливал мне лицо, холодный и теплый. Летела по небу полная луна, а я была слишком высокой и слишком… мужчиной. Сперва я решила, что это воспоминания Жан-Клода, но рука у меня перед глазами была слишком грубой, слишком темной. В чье же воспоминание попала я?

– Мое, – снова сказала она.

Ее так ее. Но чего я тогда оказалась в голове у мужчины, которого она собиралась съесть? Почему я не в ее теле?

Что-то шевельнулось в лунном свете, что-то большое и бледное, мускулистый призрак, крался ко мне, припадая к земле. Повернулась голова, и в глазах отразилась луна, осветив меня. Я вглядывалась в физиономию огромной кошки, и знала, что уже тысячи лет ничего подобного не ходит по земле.

«Пещерный лев, – подумала я. – Ха, оказывается, они были полосатые?»

Кошка подобралась для прыжка.

Между мною и ею вырос волк – белый волк с темным чепраком и темной головой. Я это была, мой волк. Это был сон, то есть я без сознания. Жуть.

Волк вздыбил на шее шерсть, испустил низкое, грудное рычание – как поступают собаки, сообщая, что шутки кончились. Но этот волк выглядел субтильным по сравнению с подобравшимся для прыжка зверем. Мы на сотни фунтов не дотягивали по весовой категории.

Но я слышала запах волка. Запах сосны и усыпанного хвоей суглинка. Запах деревьев и трав, никогда не росших в этой земле, где Мать Всей Тьмы захватила Мерлина или кто он там когда-то был. Я слышала запах деревьев родины, родной земли стаи. И слабый мускусный запах волка.

Пещерный лев подобрался, и я знала – вот оно. Волк присел для прыжка, а тело, в котором была я, замахнулось бесполезным копьем.

И что-то коснулось моей руки. Я схватилась за это «что-то», не думая, и ночь взорвалась белым и жарким светом. И болью, чертовой уймой боли.

Голоса.

– Анита, отпусти, отпусти!

Руки трогают боль – я попыталась отдернуться, ощущение – будто вместо крови в моей руке течет расплавленный металл. Знакомая боль. И другой голос:

– Анита, отпусти!

– Разожми руку, Анита, просто разожми. – Голос Мики.

Рука превратилась в комок боли. Пальцев я не чувствовала. Как мне ее разжать, если не ощущаю? Я только боль чувствовала, и из-за нее пришлось открыть глаза. Перед ними все плыло, мелькали пятна – серые, черные, белые, как после вспышки яркого света.

На миг я увидела кольцо лиц: Мика, Натэниел, Джейсон, Грэхем и Ричард. Увидела, но все мое внимание приковано было к нестерпимой боли в левой руке. Я посмотрела на нее – с виду все в порядке. Но из сжатого кулака свисала тонкая золотая цепочка. Рука выглядела нормально, но я знала, что это только видимость.

Тяжелые шторы за спиной – значит, мы все еще в «Фоксе». Меня только что вынесли из ложи и положили где-то, чтобы публике не видно было. И я понимала, почему нет около меня вампиров. Мать Всей Тьмы снова попыталась меня захватить, и какой-то идиот сунул мне в руку крест.

– Разожми руку, Анита, пожалуйста, – снова шепнул Мика, гладя меня по волосам.

Я справилась с голосом и прошептала:

– Не могу.

Ричард бережно взял мою руку в свои и попытался разжать пальцы. Один ему удалось разогнуть. Я захныкала от боли и прикусила губу. Если я позволю себе пискнуть, то начну кричать или рыдать в голос. Меня сумели спрятать от публики, и если я заору, эти труды пропадут зря.