Саймон Грин - Город, где умирают тени

В невольном порыве Харт поднял руки и изобразил тень на стене перед собой. Он не делал этого с того времени, когда был мальчиком, но старые навыки вдруг вернулись, словно детство кончилось лишь вчера. На стене появились кролик с подрагивающими ушами, бьющая крыльями птица, следом — ослик и утка. Тени скакали и танцевали перед ним на стене, полные значения и смысла. Харт улыбнулся и опустил руки. А тени остались.

Харт отпрянул назад, дыхание перехватило. Руки его были опущены, а тени по-прежнему пятнали стену, хотя отбрасывать их было нечему. Тени снова задвигались, с плавной непринужденностью меняя очертания, затем медленно стекли со стены, чтобы сформировать другой контур — его собственную тень. Стараясь не касаться ее, Харт чуть попятился, и тень тоже отошла назад — тень человека, стоящего, как и он, во весь рост, но со сложенными на груди руками.

Первым побуждением Харта было развернуться и бежать прочь, но после всего того, что он успел повидать в Шэдоуз-Фолле, тень казалась не такой уж и страшной штукой. Да и по большому счету она была Харту… знакома. Он видел все это прежде, в детстве. Он узнал! Это был Друг.

— И где тебя черти носили? — прозвучал ехидный вопрос. — Стоило мне отвернуться на пять минут, как ты пропал на двадцать пять лет! Мог хотя бы оставить записку. Это твоя благодарность за то, что я неотступно был с тобой все те годы? Когда твой отец был на работе, а мать занималась хозяйством? Я тебя всегда защищал и что же получил в награду? Двадцать пять лет одиночества в пустом доме. Ни единой живой души, с кем я мог бы перекинуться парой слов. Если б я не убивал время, прибираясь по дому, я бы точно свихнулся. Никто не придет, не позвонит. Единственная соседка — сумасшедшая женщина из дома напротив, бедное дитя, да единственный телевизионный канал, по которому гоняют мыльные оперы. Да еще как-то раз, да нет, не один, а целых три раза отец Кэллеген пытался устроить сеанс изгнания злых духов, причем духом был я. Только ему не повезло. Я тень, а не призрак, что во всех отношениях позволяет вести гораздо более интересный образ жизни. Ну? Тебе нечего мне сказать?

— Я просто ждал возможности вставить словечко, — проговорил Харт.

— Ах, простите, тогда я, пожалуй, переведу дух, хотя вообще-то я не дышу. Просидишь двадцать пять лет как в одиночке, научишься говорить сам с собой…

— Друг, — сказал Харт. — Мне так тебя не хватало… Даже когда я не вспоминал о тебе, в душе жила частичка, которая по тебе тосковала. Разве мог я тебя забыть?

— М-да, за все сорта китайского чая я не стал бы выражаться настолько прямолинейно. Ну ладно, чего застыл, рассказывай давай, где был, что делал, — выкладывай все.

— Было пророчество. Нам пришлось в спешке уехать, иначе народ бы нас разорвал. Я бы, конечно, взял тебя с собой, если б мог, но даже тогда я знал, что ты не выживешь за пределами Шэдоуз-Фолла. Я забыл все, когда покинул город, и тем не менее иногда ты снился мне.

— А, так тебя увезли, — тихо сказал Друг. — Я знал, не мог ты просто бросить меня и уехать. О Джимми, как же мне тебя не хватало!

Тень бросилась к Харту и окутала его, словно живая темная мантия. Он почувствовал вес ее рук, учащенное биение сердца прямо напротив своего собственного. Сцена сама по себе жутковатая, только не для Харта — у него было чувство, будто он держит в охапке теплое тельце щенка с сияющими глазами и трепещущего от переполнявшего его счастья. Друг наконец немного успокоился и, оторвавшись от Харта, вновь нарисовался на стене.

— Как хорошо, что ты вернулся, Джимми. Ты собираешься здесь остаться?

— Думаю, да. Дом теперь принадлежит мне. Мама и папа погибли…

— О Джимми, как жаль! Такое горе… Послушай, ведь за столько лет много чего случилось, и мне очень хочется послушать тебя, но спешить-то нам некуда, правильно? Иди-ка, садись в гостиной, располагайся, успокойся, а я тем временем приготовлю тебе чашечку отличного кофе.

— Каким образом ты собираешься это сделать, если у тебя нет тела? — поднял брови Харт.

— Сымпровизирую, — сухо ответил Друг. — У меня столько тела, сколько нужно для дела. Как, ты думаешь, мне удавалось двадцать пять лет содержать дом в чистоте? Или, скажешь, я выдавал желаемое за действительное? Давай-ка делай, что говорят, — может, получишь шоколадных пирожных к кофе. Ты всегда обожал их.

— За двадцать пять лет не слишком ли они засохли на кухне?

— Острить, я погляжу, ты научился, только как бы это тебе не вышло боком. Пирожные в отличном виде, как и все в этом доме. Ничего здесь не изменилось со дня твоего отъезда. Я знал, что когда-нибудь ты вернешься.

Как дождь по оконному стеклу, тень скользнула со стены и утекла в направлении кухни. Растерянно моргнув, Харт вернулся в большую комнату, а оттуда — в гостиную. В Шэдоуз-Фолле не заскучаешь… Он опустился в то, что когда-то, двадцать пять лет назад, было креслом. Сейчас оно показалось ему намного меньшим, чем раньше, — впрочем, так ведь и должно быть, не правда ли? Комната и мебель в ней были опрятными и даже щеголеватыми, но устаревшими, словно из фильмов шестидесятых. Очень выделялся большой угловатый телевизор, казавшийся просто ископаемым. Харт задумчиво посмотрел на экран в надежде, что тот всколыхнет воспоминания о программах, которые он любил смотреть в детстве, а значит, и о ребенке, который смотрел их. Телевизор безучастно темнел экраном, однако в памяти вдруг забрезжили обрывки из телешоу, о которых он не вспоминал с тех пор, как ему исполнилось десять, а то и дольше.

«Чудо-конь по имени Чемпион». «Цирковой мальчик». «Караван». «Золотое дно»…

Они пролетели перед мысленным взором стремительной чередой, такие яркие и радостные, такие волшебные («Лэсси» и «Одинокий рейнджер»), но ничто не напомнило ему о чувствах, с которыми много лет назад смотрел те программы маленький Джеймс. Они промелькнули перед ним, как искусные черно-белые фотоснимки, полные деталей и с завершенным сюжетом.

Харт вздохнул и откинулся на спинку кресла. Может статься, Шэдоуз-Фолл будет ключом к разгадке тайны его прошлого. Очень похоже, что город знает все. Даже то, кем был его дед. Тень… Теней он в раннем детстве боялся. Ему не нравилась внезапная стремительность, с которой они повторяли его движения или крадучись бежали следом. Тени постоянно шпионили за ним, но Джеймс не видел их глаз. Как же он мог забыть то, что формировало начало его жизни? Когда садилось солнце, тени появлялись повсюду и смотрели, смотрели… Молча. Выжидая. Иногда по ночам он не мог уснуть, хотя в комнате горел свет: Харт боялся, что тени набросятся на него, если он только отведет от них взгляд. Можно было избавиться от теней, выключив свет, но иногда ему казалось, что темнота есть одна большая тень. Так и придумал он себе Друга из тени — чтобы защищал его от других теней. И так вот получилось, что в этот раз он был в Шэдоуз-Фолле с ожившим придуманным Другом.