Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье

– Один раз в году делается исключение, – пояснил я. – В конце концов, Менг – особое место. Не во всяком городе начинается действие такого романа, как «Три мушкетера».

Деревянный пол скрипел под нашими ногами. Там, где коридор поворачивал, стояли доспехи, настоящие доспехи XVI века, и при свете канделябра на полированной поверхности кирасы заиграли матовые блики. Корсо, проходя мимо, недоверчиво осмотрел их, словно кто-то мог спрятаться внутри.

– Я расскажу вам длинную историю, началась она десять лет назад, – сказал я, – на аукционе в Париже, где были выставлены на продажу некие документы, не занесенные в каталоги… Я тогда писал книгу о популярном французском романе девятнадцатого века, и те пыльные папки случайно попали мне в руки. Я просмотрел их и установил, что они выплыли из старых архивов газеты «Сьекль». В большинстве своем там были корректурные оттиски, никакой ценности не представляющие. Но одна папка с голубыми и белыми листами привлекла мое внимание: это был текст, написанный рукой Дюма и Маке, – текст «Трех мушкетеров». Шестьдесят семь глав, готовые к отправке в типографию. Кто-то, скорее всего Бодри, издатель газеты, сохранил рукопись после того, как был сделан набор, а потом забыл о ее существовании…

Я замедлил шаг и остановился посреди коридора. Корсо держался спокойно, и свет канделябра падал ему на лицо сверху, отчего в глазных впадинах у него плясали мрачные тени. Казалось, он был поглощен моим рассказом и больше ни о чем не думал, даже о том, что в любой миг с ним могла произойти какая-нибудь неожиданность; теперь его занимало лишь одно – разгадка тайны, в поисках которой он сюда явился. Но правую руку охотник за книгами из кармана так и не вынул.

– Мое открытие, – продолжил я свой рассказ, притворяясь, будто не вижу, что он держит руку в кармане с ножом, – имело чрезвычайную важность. Нам были известны некоторые фрагменты первоначального текста, а вот о существовании полной рукописи сведений не было… Сперва я собирался опубликовать находку в виде факсимильного комментированного издания, но столкнулся с одним серьезным препятствием морального порядка.

Свет и тени чуть сдвинулись на лице Корсо, теперь рот его пересекала черная линия. Он улыбался.

– Да что вы говорите! С препятствием морального порядка? В наше время?

Я качнул канделябр, чтобы убрать с его лица недоверчивую улыбку, но у меня ничего не получилось.

– Да, в наше время, – ответил я, и мы снова тронулись в путь. – Изучив рукопись, я убедился, что истинным сочинителем истории был Огюст Маке… Он работал с документами, выстроил в общих чертах все повествование, а потом Дюма, писатель огромного таланта, вдохнул жизнь в эти заготовки и превратил их в шедевр. Но такие выводы, для меня очевидные, могли заронить сомнения в души хулителей Дюма и его творений. – Свободной рукой я сделал резкое движение, словно перечеркнул разом всю эту компанию. – Нет, я не мог по доброй воле бросить камень в святилище, которому поклонялся… Сегодня, когда повсюду царит серость и люди утратили способность фантазировать… Когда никто уже не восхищается чудесами, как публика былых эпох, читавшая романы-фельетоны, та публика, что в театре освистывала предателей и устраивала овации рыцарям без страха и упрека. – Я печально тряхнул головой. – К несчастью, таких аплодисментов нам больше не услышать, теперь так воспринимают искусство лишь дети и простаки.

Корсо слушал с наглой, издевательской ухмылкой. Может, он и разделял мою точку зрения, но был человеком язвительным и показать, что признает за мной моральную правоту, не желал.

– И в конечном итоге, – договорил он за меня, – вы решили уничтожить рукопись.

Я самодовольно улыбнулся. Тоже мне умник нашелся!

– Не говорите глупостей. Нет, я придумал кое-что похлеще – решил материализовать мечту.

Мы остановились перед запертой дверью. Из-за нее доносились приглушенные звуки – музыка и людские голоса. Я поставил канделябр на консоль. Корсо снова глядел на меня недоверчиво, он наверняка пытался угадать, какая еще злая шутка уготована для него. Я понял одно: он никак не мог поверить, что мы и на самом деле подступали к разгадке тайны.

– А теперь позвольте представить вам, – произнес я, распахивая дверь, – членов Клуба Дюма.

Почти все гости уже прибыли; последние из них входили в зал через большие стеклянные двери, распахнутые на эспланаду замка. Звучала тихая музыка, в воздухе плавал сигарный дым, собравшиеся громко переговаривались. В центре стоял покрытый белой льняной скатертью стол с холодными закусками. Бутылки анжуйского, сосиски и амьенский окорок, устрицы из Ла-Рошели, коробки с сигарами «Монте-Кристо». Гости стояли группами, пили, беседовали на разных языках. Всего здесь собралось около полусотни мужчин и женщин, и я видел, как Корсо несколько раз тронул рукой очки, будто проверяя, на месте ли они.

Некоторые лица были ему хорошо знакомы – по прессе, кино, телевидению.

– Вы удивлены? – спросил я, стараясь по виду его определить, какой эффект все это на него произвело.

Он угрюмо и растерянно кивнул. Кое-кто подходил ко мне поздороваться, и я пожимал руки, рассыпался в любезностях, шутил. Атмосфера была приятной и непринужденной. Корсо не отходил от меня. На лице его застыло такое выражение, будто он ждет, когда же ему удастся наконец проснуться, и я искренне потешался. Я даже представил его некоторым гостям, и сделал это со злым удовольствием, потому что он отвечал на приветствия смущенно, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От его обычной самоуверенности не осталось и следа, так что отчасти я взял реванш. Ведь, честно говоря, он сам явился ко мне с «Анжуйским вином» под мышкой и нарвался на неприятности…

– Позвольте представить вам господина Корсо… Бруно Лостиа, миланский антиквар. Позвольте… Да-да, это и на самом деле Томас Харви, конечно; Харви Джойерос, Нью-Йорк – Лондон – Париж – Рим… А вот граф фон Шлоссберг: у него самая знаменитая в Европе частная коллекция живописи. Здесь вы встретите кого угодно, вот нобелевский лауреат из Венесуэлы, аргентинский экс-президент, наследный принц из Марокко… Кому придет в голову, что его отец – большой почитатель Александра Дюма? А посмотрите туда… Вы его узнали, правда?.. Профессор семиотики из Болоньи… Теперь с ним беседует светловолосая дама, это Петра Нойштадт, самый влиятельный литературный критик в Центральной Европе. А в той группе рядом с герцогиней Альба стоят финансист Рудольф Виллефос и английский писатель Харольд Бёрджесс, Амайя Эускаль, группа Альфа-Пресс, самый крупный издатель Соединенных Штатов, Джон Кросс из «О & О» Пейперс, Нью-Йорк… А Ашиля Репленже, парижского букиниста, вы, надеюсь, помните.