Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

Сержант молчал, время от времени «угукая», а после продолжил:

– Чарльз не замешан в ограблении. Мальчишка ничего ему не говорил. Для премьеры он принес не всю сумму. Те деньги, что Кристофер отдал отцу, якобы просто скрупулезно скопил за несколько лет. Он сам мне это сказал. Да и по виду его не назовешь бесшабашным транжирой. Довольно скромный и тихий юноша. Поэтому все похоже на правду. К тому же его дед был богачом и уж точно давал внуку на карманные расходы приличные суммы. Только после банкротства пришлось прикрыть «лавочку».

Сержант вновь замолчал – он слушал, что ему говорит старший по званию.

– Да, и насчет нее. Я понимаю, инспектор, мы делаем все возможное, чтобы найти Эмили, – мистер Кей почти шептал. – Но она уже давно не появлялась дома. Я понимаю, что журналистка может готовить статью. Да…Хорошо-хорошо, будем дежурить у редакции. На связи, инспектор.

Чарльз не стал заходить к сержанту. Он развернулся и на ватных ногах пошел прочь. Его руки начала бить мелкая дрожь, которая с каждой минутой становилась все сильнее. Дыхание сбивалось, а сердце отяжеляло грудь. Выйдя на крыльцо, мужчина схватился за поручень и облокотился на него, не в силах стоять самостоятельно.

Мимо отделения проходили люди – они громко разговаривали, что-то горячо обсуждая. Вдалеке сигналили машины. Все звуки в голове Чарльза смешались: мысли были громче будничной жизни.

Придя в себя, он попытался глубоко вдохнуть, но ничего не получилось. В легкие будто накидали маленьких камешков, которые затрудняли дыхание.

Чарльз достал платок из кармана пальто и промокнул им лоб, покрывшийся испариной. Он еще раз сделал неуверенный вдох и пошел к машине. Сев в нее, вновь достал из бардачка карманный календарь с изображением улиц Лондона на обороте. 14 апреля. Он понял, что никогда не забудет этот день. День, когда он посмотрел в лицо настоящему предательству. За сорок лет жизни ему еще ни разу не вонзали нож в спину с такой силой и рвением.

Заведя машину, мужчина поехал домой, где его поджидала вторая страшная новость – вечером по новостям сообщили, что в одном из корпусов тюрьмы Уондсворт пожар.

Лондон, 2019 год

– То есть не сержант сообщил вам о пожаре? Вы узнали из экстренных новостей? – ахнула я. Если Чарльз нашел общий язык с полицией, какой бы коварной она ни была, не рассказать отцу, что его сын в опасности – верхушка человеческой безжалостности.

– Нет, – художественный руководитель замотал головой. – Но вроде и ему сказали об этом не сразу. Все кинулись спасать корпус и людей. Никто не сидел у телефона, собирая последние новости.

Чарльз облокотился на стул. Одну ногу он перекинул через другую, демонстрируя мне титаническое спокойствие и хладнокровие. Если мне и хотелось пожалеть мужчину, я вовремя вспоминала, что нахожусь в комнате не с отцом Кристофера, а с убийцей. Хотя многое для меня оставалось неясным: как Чарльз стал таким ? Неужели смерть сына повлияла на его демоническое существование?

– Я прекрасно знал, что зло существует, но вокруг себя старался сохранить чистоту воздуха и улыбки людей. Я бежал от нахалов, себялюбцев и нечистых на руку. Даже отец Кассандры, пусть и руководил большой строительной компанией, оставался человеком. Банкротство сильно его подкосило, но даже тогда он не изменял своим убеждением. А потом я оступился… Оступился, упал и больше не смог подняться. И вокруг меня тоже начало все рушиться. Все годы, что я жил в любви и в согласии с людьми, выветрились из головы. Я возненавидел человечество. Возненавидел сержанта, инспектора, но в особенности – мисс Эмили Томпсон. Я готов был растерзать ее в клочья, еще будучи живым. Ненависть окольцевала мне шею, мешая дышать и здраво мыслить. Но…

– Но следом вы узнали про пожар, и Эмили отошла на второй план, – сказала я за Чарльза.

– Угадала. Я приехал домой и сразу начал искать в ящичках стола любые зацепки, касающиеся местоположения Эмили. Я ведь ничего не знал о девушке, с которой почти полгода гулял Кристофер… Я разгромил всю комнату, вывернул матрац, перевернул ковер и все равно ничего не нашел. Пустота. А потом сидел среди всех вещей на полу и пил коньяк. В какой-то момент поймал себя на мысли, что тишина сдавливает мозг, и включил радиоприемник Кристофера. Сын любил слушать новости по вечерам. Всегда говорил: «Жизнь в неведении – самая страшная участь для человека». И новость о пожаре…

Чарльз сомкнул губы, в его зрачках снова полыхнул огонь. Я вжалась в сиденье кресла и посмотрела на циферблат. Осталось всего несколько минут до спектакля.

Лондон, 1964 год

«Срочная новость: в тюрьме Уондсворт загорелся корпус с новоприбывшими заключенными. По непроверенным данным, случилось это во второй половине дня из-за неисправностей в электричестве. В одной из камер заискрилась проводка, огонь перекинулся на постельное белье. Надзиратели узнали об этом не сразу, поэтому огонь распространился по всему корпусу и остановить его становится все сложнее. Пожарные уже приехали на место катастрофы и делают все возможное, чтобы огонь не перекинулся на другие корпуса. Уже есть жертвы. Ими стали заключенные, которые были ближе всего к загоревшейся камере. Они погибли, задохнувшись дымом».

Чарльз выронил из рук стакан с недопитым коньяком. Бледно-коричневая жидкость разлилась по полу, смешиваясь с осколками разбитой посуды.

Все, что происходило дальше, в голове Чарльза напоминало страшный сон. Тот самый, от которого бросает в пот при пробуждении, а потом целый день болит голова. Бейл, пьяный от горя и алкоголя, сел за руль и рванул в Уондсворт, не давая отчета своим действиям. Зачем он ехал в эпицентр пожара? Какой в этом был смысл? Мужчина даже не задал себе эти вопросы. Он просто чувствовал, что должен находиться рядом с сыном.

На Лондон медленно опускалась ночь. Темные тучи саваном покрыли небо, ветер неспешно покачивал ветки деревьев, а Чарльз гнал по дороге к тюрьме, как сумасшедший. Он не различал ни цвета светофоров, ни фар других машин. Он вилял между преградами, не беспокоясь о том, что может погибнуть по пути к Кристоферу.

Чарльз ехал бы в таком темпе и дальше, но впереди на развилке узких дорог Уиндмил, Эрлсфолд и Хедфилд образовался затор. Констебли просили водителей прижаться к обочине, освободив проезд к тюрьме. Бейл остановился, тяжело дыша и глядя обезумевшим взглядом в лобовое стекло. С Уиндмила к тюрьме завернула вереница машин «Скорой помощи».

Руки Бейла тряслись как при лихорадке. Он до белых костяшек сжал руль, вдавил педаль глаза до самого пола и рванул по освободившемуся пути. Когда констебль замахал дубинкой, приказывая ему остановиться, мужчина даже не обратил на него внимания. Чарльз видел только дорогу прямо перед собой и клубы дыма, которые поднимались к свинцовому небу. Они стали маяком и проклятием для заблудшей души художественного руководителя театра.