Александр Матюхин - Кладбище ведьм

— Вали нахер умываться и в свою комнату! Живо!

Еще одна затрещина, от которой потемнело в глазах. Маша на негнущихся ногах прошла в ванную. Голова кружилась. Перед глазами мелькали темные пятнышки. Только теперь к ним прибавились и другие пятнышки — кровавые.

Она долго умывалась. Казалось, на лице, за ушами, на кончике подбородка остаются капли крови. Когда вышла из ванной, увидела, что Олег стоит на табуретке и копошится в навесной антресоли. Он достал оттуда старую ножовку, присматривался, чуть щурясь, словно пытался на глаз определить, подойдет этот инструмент для дела или нет. Потом удовлетворенно кивнул, слез с табуретки и посмотрел на Машу. Руки у него тоже были в крови. Противно пахло смесью табачного дыма и кислого перегара.

— Если ты хоть кому-нибудь об этом расскажешь, — мягко сказал Олег, — то я же тебя все равно достану. Откуда угодно. И потом — вжик.

Олег резко провел ножовкой по воздуху.

— Брысь в комнату и не высовывайся!

Она убежала так быстро, как могла. Потом долго стояла с обратной стороны двери, прислушиваясь. До нее доносился тот самый звук, который будет потом возникать в голове после каждого ночного кошмара.

Вжик — резкий и быстрый — вжик — тяжелый, с хрустом.

Шипела вода в ванной. Что-то шлепало по полу, словно Олег бросал на влажный линолеум куски сырого мяса.

Спустя пару часов он куда-то ушел, оставив Машу один на один с тягучей страшной тишиной.

Пришла мама, которая по-хорошему должна была тут же завопить от ужаса и отвращения. Но ничего такого не произошло. Тогда Маша вышла из комнаты и увидела, что кухня прибрана, пол вымыт, и нигде — совершенно — не было крови. Ни капельки. Только недопитая бутылка с пивом стояла на краю стола.

Бабушка исчезла. В мусорном ведре лежала пустая упаковка от мусорных пакетов. Воздух был свеж и чист.

— И где этот черт шляется? — проворчала мама, набирая в кастрюлю воды.

Маша не смогла ничего ответить. Теплые вязкие слова застревали в горле.

Олег вернулся поздно ночью, когда Маша уже легла в кровать. Она слышала, как в тишине щелкает замок и хлопает дверь. Олег раздевался шумно, долго топал, включал микроволновку. Маша, зарывшись в одеяло, ожидала, когда же откроется дверь, и Олег зайдет в ее комнату. В руке он будет держать ножовку.

«Я отрежу тебе язык, — скажет он пьяным голосом. — Чтобы ты никогда не выдала наш общий секрет. Чтобы бы осталась навсегда в этом доме»

Но он не пришел ни в эту ночь, ни в следующую. Зато много позже, когда затащил Машу в ванную и снова лез холодными пальцами в ее трусики, мял ее грудь, дышал в ухо, зашептал:

— Не надо думать, моя дорогая, что это я во всем виноват! Ты сама полезла! Ты первая начала! Слышишь? Теперь ты попадешь, куда следует. Тебя поджидают ой какие горячие деньки…

Тогда она поняла, что рано или поздно расплатится за все свои грехи. Эта квартира — её чистилище. А Олег долбаный персональный демон.

Спустя какое-то время к маме приезжали из милиции. Задавали вопросы о бабушке. Мама рыдала, выкуривала одну сигарету за другой и отвечала:

«Вы разве не видите, как я ее любила? Разве вы не видите?..»

Олега никто не арестовал. Демонов вообще никто и никогда не арестовывает.

Потом наступила осень, стремительно пожелтели и осыпались листья. Небо чаще становилось серым. Прошел сентябрь, за ним октябрь. Маша смирилась, что никто её отсюда не заберёт. Вечность в чистилище, стало быть, наступила.

Она проснулась в два часа ночи. За окном у какого-то автомобиля сработала сигнализация, и противный обрывистый визг перебудил, наверное, половину дома. Стало слышно, как в квартире наверху залаяла собака.

Маша повозилась в кровати, пытаясь улечься удобнее и снова заснуть. Сон не приходил. Вдобавок захотелось пить. Маша вспомнила, что не выходила из комнаты с вечера. Даже на ужин её никто не позвал.

Маша встала с кровати, нащупала тапочки, вышла из комнаты. В квартире было тихо, все уже давно уснули. Маша прошла на кухню. Не включая свет, взяла большую кружку со стола — глаза привыкли к темноте — налила из фильтра немного, жадно выпила. Потом налила еще, почти до краев. Надо бы взять с собой, на утро. Выходить из комнаты не хотелось, как минимум до обеда. Может быть подумает над тем, как жить дальше. Это взрослым кажется, что подростки не думают о будущем. На самом деле, именно в этом возрасте в жизни может возникнуть цель.

Первая цель — убраться из проклятой квартиры, — подумала Маша.

Она развернулась и увидела в дверях силуэт. Олег стоял в одних трусах, облокотившись плечом о дверной косяк. В морозном лунном свете было видно, как он улыбается.

— Не спится? — вполголоса спросил Олег.

Маша отступила на шаг вглубь кухни. В голове зародился тихий болезненный шум.

Надо бы закричать, вяло подумала она, это может помочь.

Помочь?

— Чего молчишь-то? — голос у Олега был мягкий, доброжелательный. Он умел так разговаривать, ой как умел. Заставлял поверить, что не хочет никому зла. А потом брал ножовку и —вжик!

— Не надо, — слова застряли в горле, и Маша поняла, что ей невероятно сложно сказать что-то вслух. — Пожалуйста…

— У меня тоже выдался паршивый день, — продолжил Олег. — Одни уроды вокруг. На работе какой-то мудак путается под ногами. В метро кто-то на ногу наступил. Увидел бы — убил. А потом прихожу домой, а тут такой сюрприз. Дочка, стало быть, в хулиганки записалась.

Он сделал шаг вперед. Маша замахнулась кружкой, ощущая, как холодная вода льется по руке, но не успела ничего сделать. Олег навалился, скрутил, выхватил кружку, ловко поставил её на край стола, а сам повалил Машу на пол. От Олега тошнотворно пахло. Руки его, плечи, спина были покрытыми холодными каплями пота.

— И не надо думать, что я ничего не знаю! — шипел он Маше в ухо, хватая ее за запястья, выкручивая руки так, что от боли свело скулы. — Я все слышал, мать твою. Ты кому-то рассказала, да? Какой-то девчонке? Это самое, про выродка, про бабку! Не сумела сдержать язык за зубами!

— Я… не рассказывала! Она… — Олег навалился сверху. Стало трудно дышать. Маша хрипло выдохнула сквозь зубы. Она ощутила, как одна рука Олега скользит по животу, опускается ниже, залезает в трусики. Холодные пальцы нащупали нежную плоть и погрузились в нее. Маша вздрогнула. Вторая рука зажала ей рот. По спине между лопаток ползла ледяная струя воды.

— Хоть пискнешь, блядь, шею сломаю! — предупредил Олег. — Мне насрать, что ты там кому рассказала. Никто ко мне не подкопается. Но вот за то, что не умеешь держать язык за зубами, будешь наказана.

Рука Олега была соленой на вкус, а указательный палец пробирался между губ, раздвигал зубы, мерзко извиваясь, словно червяк. Она впустила его, и палец принялся шарить во рту, касаясь языка, щек, нёба. Стало дурно, и Маша едва сдерживала рвоту. Перед глазами потемнело. Олег навалился, шептал в ухо, оставляя на мочке вязкую слюну: