Джезебел Морган - Иди через темный лес [litres]

Я покачала головой, глядя в землю. Никак не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть в лицо волку, словно заставила его исповедоваться в чем-то страшном и постыдном, хоть ничего страшного и постыдного в его словах не было.

– Это тяжелая болезнь, это зов духов и предков. От него нельзя отказаться, у тебя нет выбора. Начинается все с бессонницы и видений, паники и припадков – значит, духи тянут тебя в свой мир. Старики говорят, познакомиться. Тут только старый шаман помочь может. Объяснить, ритуал провести, – волк вздохнул. – Когда началось у меня, мы с отцом были в городе. Отец институт выбирал, где мне учиться. Говорил, умным человеком буду, уважаемым. Не чета суеверным старикам. Это он так шаманов наших называл. И когда болезнь появилась, я промолчал. Думал, отец узнает – любить перестанет, гордиться не будет. Думал, обойдется. Думал, не шаманская болезнь, а просто нервы перед поступлением. Вот закончатся экзамены, и все пройдет.

– И ничего не прошло?

– Да. Лихорадка началась, бредить стал, с духами говорить, с предками. Они меня учили, советы давали. Твердили, великим шаманом буду, от большой беды народ уберегу. А я… я отца подвести не хотел. Все-таки шаманов много, а у него я единственный сын.

– И чем закончилось? Отец смирился?

Волк грустно усмехнулся:

– Он так и не понял ничего. Я просто не очнулся. Лежал в темноте, слышал далекие голоса. Но что они говорят, уже не понимал. Духи ведь не дураки, тоже поняли, что я не хочу шаманом быть. То ли смирились и оставили умирать, то ли разозлились и бросили в царство мертвых, древнее испытание проходить, в мир живых путь искать. Не знаю. Открыл однажды глаза, радовался, горячки нет, не болит ничего, не трясет, только в лесу стою, а лес глухой и не знакомый. И в темноте чужие глаза светятся. С трудом тогда до Яги добежать успел, хоть она помогла.

– А чего от ее ритуалов отказывался? Мог бы и раньше от нее уйти.

– Не понял сразу, где я и что со мной. Говорю же, дурак был! Пока у нее как в клетке сидел и ее бормотание слушал, сообразил уже. Сначала вообще считал, что все, умер, съела болезнь. А уж когда ты появилась, дальше в Навь рвалась, решил, что и у меня шанс есть.

Я, наконец, подняла на него глаза, долго и молча разглядывала его мрачное сосредоточенное лицо.

– Думаешь, это твое испытание? И если пройдешь, станешь шаманом?

Волк только глазами сверкнул.

– Стану, а куда я денусь. Духи выбора не дают, – он отбросил ветку, которой ковырял землю, и подался ко мне, – а правда, что ты сама в Навь пришла? За сестрой?

– Правда. Ее унесла огромная мертвая птица, и я пошла за ними, – я немного покривила душой, считая стыдным признаваться, что, потеряв сестру, я малодушно хотела умереть. – Яга говорит – это Финист. Честно говоря, я неплохо помню сказки, но даже представить не могу, зачем ему моя сестра понадобилась. Он же не Кощей, чтоб девиц похищать.

– Яга в одном права, – фыркнул волк. – Люди перестали верить в богов и богатырей, и их поглотила Навь. И она же их изменила.

Я поежилась от мерзкого ощущения, словно сотни глаз буравили мне спину. Между лопаток даже зачесалось, и я поплотнее закуталась в плащ. Ночь чудовищно преображала и без того пугающий лес. Силуэты деревьев приобрели зловещие черты, корявые ветви тянулись к нам со всех сторон. С внешней стороны охранного круга у самой земли влекло палые листья и хвою, хотя было безветренно и душно. Они скапливались снаружи, бурой и рыхлой каймой отмечая незаметную черту на земле.

Я нервно оглядывалась и прислушивалась, вцепившись в рукоять кинжала так, что побелели пальцы.

– Спи, – шепнул мне волк. – Я пока посторожу.

– А ты?

– Потом посплю, перед рассветом.

Я внимательно всмотрелась в его лицо, в покрасневшие у уголков глаза, и недовольно поджала губы, как раньше – словно не волка, спутника случайного в Нави, а Марью за бессонные ночи отчитывала:

– Ты прошлой ночью вообще спал?

Волк, немного смущенный, опустил глаза и ссутулился.

– Караулил, – и тут же вскинулся: – Спи первая, я потом отдохну. У Яги впрок отоспался, как в гробу.

Я свернулась клубочком на земле, не закрывая глаз. Казалось, стоит зажмуриться, и из темноты выползут твари, жуткие, древние и голодные, и надо следить, смотреть пристально и неотрывно, чтобы они так и остались в своих темных норах караулить утратившую бдительность жертву.

– Спи, – снова повторил волк и легко коснулся моего плеча. Пальцы у него были сухие и горячие, я даже сквозь одежду ощутила. Мне действительно стало спокойнее, панический ужас уходил, уступая место глубокому сну.

Проснулась я сама, еще до того, как волк меня разбудил. Резко открыла глаза, словно и не спала вовсе, и все никак не могла понять, что же меня потревожило. Я лежала неподвижно, чувствуя, как камушек впивается в щеку, и не могла заставить себя пошевелиться. Краем глаза я видела неподвижный силуэт волка, караулящего мой сон. Издали донесся тяжелый раскат грома. Уже почти не слышимый из-за расстояния, он, скорее, ощущался телом.

Затем раздался еще один, ближе. И еще.

Это не гром, внезапно осознала я. Это гигантская тварь шла по лесу, и земля дрожала и вибрировала от ее шагов. Я осторожно приподнялась на локте, всем телом вздрагивая вместе с землей. Волк услышал меня и обернулся.

– Вот оно, – кивнул он в сторону чащи. – Смотри.

Я села рядом с ним и прищурилась. Глаза привыкли к темноте, начали различать ее оттенки и полутона. Среди серых стволов деревьев медленно двигалось что-то, похожее на тучу, такое же огромное, тяжелое и неторопливое. Оно было абсолютно черным, таким, что темнело даже на фоне чащи.

– Кто это? – я почти вплотную придвинулась к волку и зашептала ему на ухо. Казалось, чудище может услышать любой звук, даже совсем тихий.

Волк ответил шепотом, но особо не скрываясь:

– Не знаю точно. Скорее всего, леший, хозяин леса. У него оленьи рога на голове, присмотрись.

Я подалась вперед, едва не вывалившись за границу круга, но так ничего и не увидела. Чудище казалось огромной тушей, размытой фигурой, и этим пугало сильнее, чем сотней глаз, зубов и рогов. Оно так и не повернулось в нашу сторону, ушло дальше в лес, растворилось в темноте. Когда мелкие камушки перестали подпрыгивать от его шагов, я повернулась к волку:

– Ложись спать. Раз уж я проснулась, покараулю до утра. Все равно теперь не уснуть.

Спутник пожал плечами и по моему примеру свернулся на земле, поглубже надвинув капюшон – волчью голову.

Караулить было скучно. Без всякого ветра деревья шевелили ветками, в слабом свете старой луны мелькали размытые тени. Иногда от реки доносились голоса и смех – скрипучие, совсем немелодичные. Листья приминались под тяжелыми шагами невидимых тварей, по охранному кругу скользили чужие алчные взгляды, не замечая нас.