Елена Усачева - Большая книга ужасов – 81 [сборник litres]

…Вот тебе и парадная форма, и пирог из ее сна, и «С днем рождения!». А то осталась бы Килька здесь навсегда струйкой запаха, неуловимой в огромном хоре.

Я шагнула вдоль стены, сбила с гвоздя, кажется, ножовку. Она отпружинила и с оглушительным лязгом и звоном приземлилась на пол. Желудок опять сжался, но обошлось. Надо срочно взять себя в руки.

Вдох, раз-два, выдох.

В ноздри хлынул поток чужих смертей, и меня опять вырвало. Я подумала, что зверь вряд ли будет так реагировать на запахи крови – значит, я не безнадежна. Но тогда мне больше всего хотелось стать безнадежной. Триста шестьдесят семь на сто семьдесят…

Не могу. Черт его знает, зачем конкретно Андреич меня тут запер, почему не разделался со мной сразу, пока была в трансе, но в умении создавать психологический прессинг ему не откажешь. Хорошо: шестьдесят пять на сто три. Шесть тысяч семьсот девяносто пять. Уже неплохо. Пока еще моя голова мне принадлежит.

– Дед! – Все так же глухо.

– Машка! Тетка, дядька! – Этих вообще можно не звать. Мы с ними больше пользуемся традиционными средствами связи, телепатический канал не налажен.

– Килька! – Ну, это я с перепугу. Эх, черт с тобой:

– Антенна!

– Чего не спишь? – Ну хоть кто-то рядом!

– А что, уже ночь?

– Нет. Не бойся, я скоро приду.

– КУДА?!

– К тебе. Спи пока. Спи.

Я даже не сопротивлялась установке: устала, просто устала. Засыпая, вспомнила, где видела этот гараж. Мой друг по переписке, старичок Антенна показывал мне его во время одного или двух сеансов. Это я тогда схватила мысли, мне не предназначенные, как всякий, задерганный частыми телепатическими обращениями. Это были его мысли, его воспоминания, это он!

Все было. Все было так, как он показывал. Теперь я могу это рассказать. Он показывал мне этот гараж и этих детей. И эту ванночку на стене: выберусь – до конца дней она мне будет сниться. Показывал. Не нарочно, а так, протечка в секретном канале. Я подумала, что он смотрел документалку про маньяка. Он же сам перехватил и извинился: мол, нельзя ему, старому, на ночь смотреть ужастики. Нет, это была не документалка. То есть фильм такой тоже есть.

Фильм про маньяка, которым пугали мою тетку в детстве, чтобы далеко гулять не уходила. Я много читала и смотрела про странных людей – и его не могла обойти. На его счету куча народу. За его преступления расстреляны двое или трое, его самого все не могли поймать, ведь он талантливый гипнотизер. Очень талантливый, мне такой никогда не стать. Это как Пушкин или Моцарт в области гипноза. Все думали, что он давно казнен и его имя осталось в учебниках и перестало появляться на страницах криминальной хроники. Но сейчас он где-то рядом. Я с ним в поезде ехала. Выходит, и в последний раз казнили не того.

Я опустилась на пол, уже с закрытыми глазами, и опять подумала, какой же он сильный гипнотизер. Уже сквозь сон услышала голос деда: «Ты помнишь, что у Падали бывают слуги? Вроде воровских наводчиков. Они приводят им жертвы, в надежде когда-нибудь дослужиться и получить вечную жизнь». Вечная жизнь для Антенны, для Андреича, для хозяина этого гаража… А иначе откуда у него здесь Падаль и почему она его не жрет?

…И эти спящие проводницы, и спящий машинист, и нападение Падали на поезд…

Я видела сон. Серая вода внизу, серый асфальт пристани, белый борт корабля. Мы причаливаем. Возвращаемся домой после нескольких месяцев отсутствия. Я бросаю канат. У меня красные обветренные руки с обломанными ногтями и выступающими голубыми венами. На правой – кольцо.

На берегу меня встречает Фиалка-младшая. Одна. Старший умотал на какие-то сборы: то ли спортивные, то ли военные, он их не считает, а я тем более. А я думаю: хорошо, что его нет. Мне перед ним чертовски стыдно, только вот не помню за что.

Ах да: я человек! Смешно звучит, а стыдно. Девять лет поста уже давно прошли, скоро еще столько же будет с того дня, как я стала человеком, а мне все еще стыдно. Рядом с Фиалкой-военным я чувствую себя дезертиром. Дезертиром, променявшим звериную силу на сомнительную спокойную жизнь.

Да какое там спокойную! Я больше не могу слышать запах Падали, заведомо зная, что она никуда не делась и может быть совсем рядом, только я не вижу. Я слаба, и часто болею, и больше не смогу никого защитить. Я даже мыслей чужих больше не слышу! Чувствую себя инвалидом из-за собственной глупости.

Нельзя побывать на войне и сказать: «Я больше не играю» (а война продолжается). Нельзя развидеть врага, когда уже видела. Он все равно будет рядом, только ты ничего не сможешь сделать: ведь ты уже сложила оружие. Это глупо – складывать оружие, когда война еще идет. Она тебя все равно достанет, и ты пожалеешь о том, что сделала, но будет поздно.

Глупо отказываться от собственной шкуры, надеясь, что станет легче.

Я потратила девять лет, чтобы сделать одну большую глупость. И еще почти столько же я о ней сожалею. И самое паршивое – что я не могу снова стать собой! Не знаю, что случилось с моими – кто умер, кто освободился, – но знаю точно, что таких, как я, в семье не осталось. Некому сделать меня прежней.

Надежда только на Фиалку-младшую, но что-то мне не хочется, чтобы она была похожа на меня.

…А она сильная уже сейчас, сильнее, чем я в ее возрасте. Оно и понятно: ведь ее тренирует Фиалка-старший. Вру. Дело не в тренере. Мы все трое знаем, в чем дело, но стараемся не говорить об этом. Потому что в нашей семье дезертир, и ему стыдно. И еще страшно.

Я спускаюсь, ступаю на твердую землю, Фиалка-младшая прыгает мне на шею, и я чувствую, что она уже не маленькая. Во сне не больно, но я слышу, как хрустит под Фиалкиным весом слабая человеческая спина, без того надорванная работой матроса.

– Как сходили? – Она никогда не скажет при моряке слово «плавать» – моя девчонка!

– Хорошо.

Я даю ей пакетик с ракушками и всякой девчачьей дребеденью, накупленной по базарам за время рейса. Она радостно ныряет туда и, ковыряясь, болтает о школе, мальчиках и аквариуме, который они с отцом притащили, пока меня не было. Умно. Рыбы не разбегутся, когда она начнет взрослеть по-настоящему.

Нет, три месяца без меня прошли гладко. Я же вижу по ней: ребенок и ребенок, пока еще не зверь. Возможно, уже на будущей неделе все изменится.

– Что хочешь на день рождения?

– Папа ведь уже купил аквариум. Да: девчонки придут, обещай не щупать их пульс и не заглядывать в зрачки. Они тогда думают, что ты врач, а не матрос, как я говорила. Они думают, я вру…

– Прости, не могу. Поверь, это меньшая неприятность из тех, что я тебе приготовила.

– Не выдумывай. Я все знаю, я много читала. Я очень хочу стать такой же, как ты.

Кажется, я сперва разревелась, а уж потом открыла глаза.

Я опять была собой, молодой и сильной, но мне по-прежнему было стыдно. Меня оглушал этот стыд дезертира. Стыд предателя, стыд труса!..