Стивен Кинг - Будет кровь [сборник litres]

– И теперь папин мир умирает.

– Но наши миры остаются, – говорит Дуг и снова сжимает плечи племянника. – Наши еще поживут. И мир твоей мамы. Нам надо быть сильными ради нее, Брайан. Кроме нас, больше некому.

Они умолкают, глядя на умирающего человека на больничной койке, слушая тихое бип… бип… бип … кардиомонитора и медленное дыхание Чака Кранца. Вдох – выдох, вдох – выдох. Один раз дыхание замирает. Грудь не шевелится. Брайан напрягается. Но вот застывшая грудь поднимается снова, слышится хриплый, мучительный вдох.

– Пиши маме, – говорит Брайан. – Скорее.

Дуг уже держит в руке телефон.

– Уже пишу.

Он набирает сообщение сестре: Поднимайся, сестренка. Пришел Брайан. Кажется, скоро конец.

Марти с Фелисией вышли на задний двор. Уселись на кресла, которые принесли из патио. Электричество отключилось по всему городу, и звезды светили невероятно ярко. В последний раз Марти видел такие яркие звезды, когда был ребенком и жил в Небраске. У него тогда был маленький телескоп, и он разглядывал Вселенную из чердачного окна.

– Это созвездие Орла, – сказал он. – А это созвездие Лебедя. Видишь?

– Да. А это Полярная зве… – Она умолкла. – Марти? Ты видел?..

– Да. Она просто погасла. И Марс тоже погас. Прощай, Красная планета.

– Марти, мне страшно.

Интересно, Гас Уилфонг тоже смотрит на небо сегодня ночью? Андреа, входившая в комитет соседского дозора вместе с Фелисией? Сэмюэл Ярбро, владелец бюро ритуальных услуг? Девочка в красных шортах? Марти вспомнился детский стишок: Звездочка яркая, звездочка ясная, последняя звездочка в небе прекрасная .

Он взял Фелисию за руку.

– Мне тоже.

Джинни, Брайан и Дуг стоят, держась за руки, рядом с койкой Чака Кранца. Они ждут, они смотрят, как Чак – муж, отец, бухгалтер, танцор, большой фанат детективных телесериалов – делает последний вдох.

– Тридцать девять лет, – говорит Дуг. – Тридцать девять прекрасных лет. Спасибо, Чак.

Марти с Фелисией сидели, запрокинув головы к небу, и наблюдали, как гаснут звезды. Сперва по одной и по две, потом – десятками, а затем – сотнями. Когда Млечный Путь уже почти растворился во тьме, Марти обернулся к бывшей жене.

– Я тебя люб…

Чернота.

Дружище Мак, как всегда, подвез Джареда Франка на своем стареньком микроавтобусе, и теперь помогает ему собирать ударную установку на любимом месте Джареда на Бойлстон-стрит, между «Уолгринз» и «Эппл-стор». Сегодня будет хороший день, у Джареда есть предчувствие. Четверг, время послеобеденное, погода просто охренительная, на улицах – толпы прохожих, народ в предвкушении выходных, которое даже приятнее, чем собственно выходные. В четверг предвкушение отдыха – чистейшая радость. Вечером в пятницу нужно отодвинуть предвкушение в сторону и браться за дело: веселиться и отдыхать.

– Все путем? – спрашивает Мак.

– Да, дружище. Спасибо.

– Мои десять процентов – вот лучшее спасибо, брат.

Мак идет прочь, наверное, в магазин комиксов или, быть может, в «Барнз энд Ноубл», чтобы купить книгу и усесться читать ее в парке. Мак обожает читать. Джаред ему позвонит, когда надо будет закругляться. Мак приедет за ним.

Джаред кладет на асфальт старую шляпу-цилиндр (потертый бархат, обмахрившаяся шелковая лента), купленную за семьдесят пять центов в секонд-хенде в Кембридже, ставит рядом табличку: «ЭТО ВОЛШЕБНАЯ ШЛЯПА! БУДЬТЕ ЩЕДРЕЕ, И ВАШИ ВКЛАДЫ ВЕРНУТСЯ ВДВОЙНЕ!» Кладет в шляпу пару долларовых бумажек, чтобы задать людям правильное направление мысли. Для начала октября день выдался на удивление теплым, а значит, можно было одеться, как ему нравится одеваться для выступлений на Бойлстон-стрит: футболка с надписью «ФРАНК И ЕГО БАРАБАНЫ», шорты хаки, старые «конверсы» без носков, – но даже в холодные дни Джаред обычно снимает куртку, когда начинает играть. Потому что когда ловишь ритм, сразу становится горячо.

Джаред раскладывает свой стул, садится и выдает вступительный парадидл по барабанам. Несколько человек оглядываются на него, но большинство идут мимо, занятые разговорами о друзьях, планах на сегодняшний вечер, размышлениях, где бы выпить, и очередном деньке, отправившемся на помойку ушедших дней.

До восьми еще полно времени. Обычно около восьми вечера по Бойлстону проезжает полицейский патруль, и кто-то из копов, высунувшись из окна, кричит Джареду, что пора закругляться. Вот тогда он и позвонит Маку. А сейчас надо играть, зарабатывать деньги. Он поправляет хай-хэт и подвесную тарелку, немного подумав, решает добавить ковбелл, потому что сегодня, по всем ощущениям, день как раз для ковбелла.

Джаред с Маком работают на полставки в «Доктор рекордз» на Ньюбери-стрит, но в хороший день Джаред зарабатывает почти столько же уличными концертами. И стучать по барабанам в солнечный день на Бойлстон-стрит уж всяко приятнее, чем сидеть в душном торговом зале и вести долгие разговоры с музыкальными маньяками, ищущими раритеты Дэйва Ван Ронка в записи «Фолкуэйз» или раритеты Дэда на замшелом виниле. Джареду всегда хочется их спросить, где они были, когда ликвидировалась «Тауэр рекордз».

Он учился в Джульярдской школе, которую называл – прости, Кей Кайсер – «Школледжем музыкальных знаний» [9] « Школледж музыкальных знаний » – формат выступлений, придуманный американским джазовым музыкантом Джеймсом Керном «Кеем» Кайсером, музыкальный концерт с элементами викторины, а также радиопередача в том же формате, которую Кайсер вел много лет. . Продержался там три семестра, но в итоге понял, что это не для него. Преподы требовали, чтобы студенты включали голову и понимали, что делают, но он всегда был убежден, что ритм – друг музыканта, а размышление – враг. Иногда он играет с какой-нибудь группой как приглашенный ударник, когда надо кого-нибудь подменить, но группы его не особенно интересуют. Он никогда не скажет такого вслух (хотя пару раз говорил, когда был сильно пьян), но иногда ему кажется, что и сама музыка – тоже враг. Впрочем, об этом не думаешь, когда ты в ударе. Когда ловишь драйв. Тогда все теряет значение, и остаются только барабаны. Только ритм.

Он начинает потихонечку разогреваться, пока только вполсилы, в медленном темпе, без ковбелла, без тома и без римшотов, не особо печалясь, что Волшебная Шляпа остается пустой, не считая двух его собственных смятых долларов и четвертака, брошенного (с презрительной миной) каким-то мальчишкой на скейте. Торопиться не надо. Всему свое время. Как и предвкушение радостей осенних бостонских выходных, предвкушение драйва – это уже половина веселья. Может быть, даже больше, чем половина.