Стивен Кинг - Будет кровь [сборник litres]

Она паркуется на стоянке отеля при аэропорте, чтобы убить время. Вновь думает: я прибуду слишком рано даже на собственные похороны. Звонит матери. Шарлотта не отвечает, но это не значит, что она не слышит звонка. Перевод на голосовую почту – один из ее излюбленных способов наказать дочь, показать, что та провинилась. Потом Холли звонит Питу, который спрашивает, где она и когда вернется. Думая о Дэне и его внуке, который «законченный гей», Холли говорит, что гостит у друзей в Новой Англии и вернется в офис в понедельник с утра пораньше.

– Уж возвращайся, – отвечает Пит. – Во вторник ты даешь показания под присягой, а в среду рождественская вечеринка в офисе. Я рассчитываю поцеловать тебя под омелой.

– Ф-у-у-у, – говорит Холли, но улыбается.

В «Монровилл-молл» она приезжает в четверть двенадцатого и заставляет себя просидеть в автомобиле еще пятнадцать минут, по очереди включая «Фитбит» (пульс чуть выше ста) и молясь о силе и спокойствии. А также о том, чтобы выглядеть и говорить убедительно.

В половине двенадцатого она входит в торговый центр и неспешно шагает вдоль магазинов – «Джимми Джаз», «Клатч», «Коляски Бубалу», – поглядывая на витрины. Не оценивая товар, но в надежде поймать отражение Чета Ондовски, если тот выслеживает ее. И это будет Чет . Другая его ипостась, которого она называет Джорджем, сейчас самый разыскиваемый человек в Америке. Холли предполагает, что может быть и третий шаблон, но считает это маловероятным. Он использует свиное лицо и лисье лицо, так зачем ему что-то еще?

Без десяти двенадцать она встает в очередь «Старбакса» за чашкой кофе, потом в очередь «Сбарро» за куском пиццы, который совсем не хочет. Холли расстегивает коричневую куртку, чтобы показалась розовая водолазка, потом идет к пустующему столику. Хотя время ланча, в ресторанном дворике таких столиков много, больше, чем она ожидала, и ее это тревожит. Да и в торговом центре маловато покупателей, хотя сейчас самое время для рождественских покупок. Похоже, в эти тяжелые времена большинство отдает предпочтение «Амазону».

Полдень. Молодой парень в крутых солнцезащитных очках и стеганой куртке (на застежке-молнии болтаются, весело позвякивая, два карабинчика) замедляет шаг, словно собирается заговорить с ней, потом проходит мимо. Холли испытывает облегчение. Она не умеет отшивать назойливых ухажеров, у нее никогда не было такой необходимости.

В пять минут первого она начинает думать, что Ондовски не придет. Потом, в семь минут первого, за ее спиной раздается мужской голос, обволакивающий, теплый – «мы-тут-все-друзья» – голос телевизионного профи:

– Привет, Холли.

Она подпрыгивает и чуть не разливает кофе. Это тот самый молодой человек в крутых солнцезащитных очках. Поначалу она думает, что это все-таки третий шаблон, но потом он снимает очки, и она видит, что это Ондовски. Лицо более угловатое, складок около рта нет, глаза посажены ближе друг к другу (для телевидения это минус), но это он. И он вовсе не молод. Кожа на лице гладкая, но Холли чувствует морщины и складки, думает, что их множество. Маскировка хорошая, но с такого близкого расстояния напоминает ботокс или пластическую хирургию.

Потому что я знаю, думает Холли. Я знаю, кто он.

– Я подумал, будет лучше, если я чуть изменю внешность, – говорит он. – Когда я Чет, меня часто узнают. Тележурналисты – не Том Круз, но… – Мысль завершает скромное пожатие плечами.

Теперь, когда он снял очки, Холли видит кое-что еще: глаза мерцают, словно они под водой… или их нет вовсе. И что-то похожее происходит с его ртом. Холли думает о том, как выглядит «картинка», когда ты смотришь 3D-фильм и снимаешь очки.

– Вы это видите, да? – Голос по-прежнему теплый и дружелюбный. Хорошо сочетается с легкой улыбкой в уголках рта. – Большинство людей – нет. Это переход. Через пять минут, максимум десять, все уйдет. Мне пришлось приехать сюда прямо с телестанции. Вы создали мне проблемы, Холли.

Она осознает, что слышит коротенькие паузы, когда он время от времени прижимает кончик языка к нёбу, чтобы не допустить шепелявости.

– Это напомнило мне старую песню Трэвиса Тритта. – Ее голос звучит достаточно спокойно, но она не может оторвать взгляда от его глаз, где склеры мерцают, превращаясь в радужку, а радужка мерцает, превращаясь в зрачок. На какое-то время они – страны с переменчивыми границами. – Она называется «Вот тебе четвертак, позвони тому, кого это волнует» [28] «Here’s a Quarter (Call Someone Who Cares)». .

Он улыбается, губы расходятся слишком широко, а потом резко смыкаются. Мерцание глаз остается, но рот уже трансформировался. Ондовски смотрит влево, где пожилой мужчина в куртке с капюшоном и твидовой кепке читает журнал.

– Это ваш друг? Или женщина, которая подозрительно долго стоит у витрины «Двадцать один навсегда»?

– Может, оба, – отвечает Холли. Теперь, когда встреча произошла, она в норме. Или почти. Эти глаза тревожат и дезориентируют. У нее разболится голова, если долго в них смотреть, но отвести взгляд… Он воспримет это как слабость. И так оно и будет.

– Вы знаете меня, но я знаю только ваше имя. Какова вторая часть?

– Гибни. Холли Гибни.

– И чего вы хотите, Холли Гибни?

– Триста тысяч долларов.

– Шантаж. – Он покачивает головой, словно она его разочаровала. – Вы знаете, что такое шантаж, Холли?

Она помнит один из постулатов покойного Билла Ходжеса: «Ты не отвечаешь на вопросы преступника. Преступник отвечает на твои вопросы». Поэтому она просто садится и ждет, ее маленькие руки сложены рядом с нежеланным куском пиццы.

– Шантаж – это арендная плата, – говорит он, усаживаясь напротив. – Причем это не аренда с правом выкупа, афера, которую Чет-Начеку знает очень хорошо. Допустим, у меня есть триста тысяч долларов, которых у меня нет. Существует большая разница между заработками тележурналиста и телеактера. Но допустим.

– Допустим, вы живете здесь очень-очень давно, – говорит Холли, – и все это время откладываете деньги. Допустим, так вы финансируете ваш… – Ваш что? – Ваш образ жизни. Прикрываете свое прошлое. Приобретаете подложные документы и так далее.

Он улыбается. У него обаятельная улыбка.

– Хорошо, Холли Гибни, допустим. Но главная проблема для меня остается: шантаж – это арендная плата. Когда триста тысяч закончатся, вы вернетесь ко мне с этими отредактированными в «Фотошопе» фотографиями и подкорректированными на компьютере спектрограммами голосов, чтобы снова угрожать мне разоблачением.

Холли к этому готова. Она и без Билла знает, что лучшая выдумка – та, что по большей части состоит из правды.

– Нет, – отвечает она. – Триста тысяч – это все, что я хочу, потому нужно мне ровно столько. – Пауза. – Хотя есть еще один момент.