Олег Кожин - Зверинец [сборник litres]

– Софка! Софа, что случилось? А где Венька с Диной?

– Дверь! – хрипло каркнула Софья. – Дверь закрой!

Демина послушно кинулась в сени. Когда она вернулась, Софья, добравшись до плиты, жадно высасывала из чайника остывшую воду.

– Софка, что случилось?! А ребята где? Мы с Шуриком вас целый час искали, звали! Темно, фонарей нет и связи нет, не позвонить никуда…

По ее виноватому тону Софья поняла – трахались. Эти скоты трахались, пока весельчак Кокорин убивал Веньку и насиловал ее. Остро захотелось съездить глупой курице по физиономии, но вместо этого она спросила:

– Где Шурик?!

– Так он за вами пошел! Полчаса назад сказал, что кто-то кричал на улице, и ушел. А я сижу здесь… мне страшно, Софка!

Поймав ее перепуганный взгляд, Софья посмотрела на свои ноги. Выползая из-под юбки, до самых щиколоток ветвились потеки застывшей крови. Объясняться не было времени. Даже если Ероха действительно ищет их где-то впотьмах, самое разумное сейчас – садиться в машину и мчать подальше отсюда, к людям и работающей сотовой связи. Шурик крепкий парень, даст бог, он вообще не столкнется с жутким Кокориным и останется цел. Ну а если нет… что ж, своя жизнь Софье дороже какого-то там Сашки Ерохи. Водить она умеет, главное, чтобы…

– Оля, где ключи? – Софья охнула от внезапной догадки.

Что-то громыхнуло на заднем дворе. В стекло требовательно застучали. В окне мелькнуло и пропало бледное лицо Ерохи.

– Шурик! – с облегчением всхлипнула Ольга.

Схватив со стола зажженную керосинку, она выскочила на улицу. Софья обреченно заорала ей вслед:

– Стой, дура!

Отводя рукой густую траву, Демина вдоль стены пробиралась за дом. Тусклая керосинка рассекала сумерки оранжевыми мазками. Впереди раздавался негромкий мерный стук, словно Ероха бился лбом о стену. Как лунатик, Софья плелась за Деминой, пытаясь остановить, вернуть, пока не стало поздно.

От Ольгиного визга заложило уши. Лампа выскользнула из руки, но не разбилась, удачно упав на донышко. Подсвеченные снизу, взвились пугающие тени. Из-за плеча Ольги Софья увидела знакомую коренастую фигуру в охотничьем камуфляже. Лицо в обрамлении слипшейся от крови бороды светилось дьявольским весельем. Сграбастав пятерней светлые волосы, Кокорин размахивал отрубленной Сашкиной головой, точно кадилом.

– Нехорошо, Софушка! Я к тебе, значится, со всей душой, а ты… Нехорошо-о-о…

От его голоса отнимались ноги, а тело наливалось предательской слабостью. Не спрятаться, не сбежать… Или сбежать? Софья схватила Ольгу за плечи и с силой толкнула в объятия подступающего убийцы. Черные глаза Кокорина удивленно расширились. Напоровшись на зазубренное лезвие охотничьего ножа, протяжно всхлипнула Демина. Но Софья уже мчалась к дороге. Мертворожденным эхом метался над ней заливистый хохот.

Разбитая дорога стелилась под кроссовки. Напоенный свежестью воздух холодил разгоряченное лицо. Если бы не летящие в спину угрозы, можно было представить, что бежишь утренний кросс в городском парке. Темнота отступала. Сперва на пять шагов, затем на семь. От дряхлых домов потянулись неяркие, робкие пока еще тени. Софья мчалась наперегонки с рассветом. Шаг в шаг повторяла она свой вчерашний путь: разбитая молнией сосна, лягушачья яма, засыпанная оплывшим грунтом, пологий холм, а на нем избушка Параскевы, теплящаяся робким огоньком узкого окошка. На покосившемся крыльце сидела скрюченная фигура. Старуха молчаливо следила за погоней. Сухонькие ноги прикрывала пуховая шаль, а костлявые пальцы цепко сжимали фарфоровую чашку – последнюю уцелевшую из того самого сервиза.

Шумное дыхание преследователя обжигало спину. Закрываясь рукой от колючих веток, Софья нырнула в пахнущий смолой и прелой землей лес. Невидимая глазу звериная тропка круто ухнула вниз. Здесь, под хвойной крышей, все еще стояла плотная темень. Огибая деревья, перепрыгивая выгнутые корни, Софья молилась об одном: не споткнуться, не упасть. В этой дьявольской гонке за любую задержку расплачиваться придется жизнью. А может, даже чем похуже. Разгоряченную от быстрого бега Софью прошиб озноб.

– …у нас теперь впереди мнооого времени…

Но больше всего Софья боялась сбиться с пути, не найти нужное место. То самое место , куда много зим назад шла молодая Параскева. То самое , где насиловал бабушку Койву черноглазый бородатый великан, безнаказанно проживший в Вериярви до самой смерти. То место, где, сейчас Софья вспомнила об этом, погибла мелкая хулиганка Ленка Леки.

Софья не бывала здесь долгие годы, с самого детства. Все это время она старательно замуровывала в голове все воспоминания, мало-мальски связанные с Вериярви. Хоронила свои скелеты в отдельных гробницах. А теперь, на ходу, задыхаясь от быстрого бега, она рушила старые могильники памяти, разбивала замшелые каменные кладки, в труху разносила истлевшие гробы и рылась, рылась, рылась в выпавших останках. Чтобы выжить, придется вспомнить.

…она опоздала всего на секунду, не успела перехватить руку дочери. Еще не отзвучало неслышное эхо вопроса: «Мам, а почему у всех есть папа, а у меня нет?», как воздух пронзил звонкий шлепок пощечины, а за ним громкий обиженный рев четырехлетней внучки. Глядя на свою уменьшенную копию, Софья чуть не заплакала сама, настолько остро прочувствовала ее боль и обиду. Едва не отвесила дочери оплеуху, но сдержалась. Дочка выросла. Тяжелая немолодая женщина, с тяжелым взглядом и тяжелой рукой. Софья не снимала с себя ответственности, честно признавалась себе, что никогда по-настоящему не любила ее. Просто не смогла себя заставить. А внучку любила. Несмотря и вопреки.

Присев на корточки, она ласково погладила покрасневшую щеку маленькой Софы морщинистой рукой.

– Ну, будет, будет, не реви, золотая моя! А на маму не обижайся. Она не на тебя сердится. У нее ведь тоже папы не было. У нас в роду последнее время с папами не складывается…

Маленькая Софа украдкой поглядела на мать и вытерла сопли рукавом.

– А… а как же я родилась? Чтобы лялька получилась, маме папа нужен… я знаю…

– Все-то вы теперь знаете, соплюшки мелкие! – не удержалась от улыбки Софья. – Отец, золотая моя, не тот, кто тебя родил да бросил. Отец – тот, кто тебя вырастил и человеком сделал, любил, всегда был рядом. Тот, что тебя сделал… тьфу на него, прости Господи. Плохой он отец и человек плохой. Не надо из-за него грустить…

На плечо Софье легла горячая, точно ее все еще жгло от пощечины ребенку, ладонь. Дочь молча встала на колени, заключив в единые объятия три поколения несчастных женщин Койву…

– Мы не будем грустить, мама, – шепнула она.

Теплые слезы промочили воротник ситцевого платья Софьи насквозь…