Олег Кожин - Зверинец [сборник litres]

На вид мужчине было лет сорок – сорок пять. На бескровном, лишенном растительности лице его отпечаталось скорее удивление, чем страх. Прямо под горлом, не скрываемым более разорванным воротом свитера, на месте вырванного кадыка багровела глубокая дыра с обсосанными бледными краями. Серебров подошел к покойнику, присел на корточки и пальцами прикрыл ему веки.

– Что ж ты, Господи… не уберег, – прошептал он.

Пуговицы на куртке чужака не желали поддаваться дрожащим пальцам и расстегивались с большим трудом. И все же Серебров справился. Запустил ладонь во внутренний карман, уверенно вытаскивая бумажник, связку ключей и мобильный телефон. Ключи и мобильник он опустил к себе в карман, а бумажник открыл и долго смотрел на улыбающиеся физиономии двух девчонок лет пяти. Сглотнув застрявший в горле горький ком, Михаил Степанович быстро вынул из кошелька всю наличность и, тщательно протерев, вернул его законному владельцу. Матвейка тем временем перебрался поближе и теперь, обхватив самый толстый корень руками и ногами, сидел над тем местом, где только что спал его хозяин. У Сереброва мелькнула мысль: может быть, не стоит вот так, у него на виду, брать вещи, деньги? Но тут же, снимая с трупа патронташ и ремень с хорошим охотничьим ножом, одернул себя – сделанного не воротишь, мертвому все эти цацки теперь ни к чему, а ему, Сереброву, на что-то жить надо.

– Эх, Матвейка, сученыш ты! – с болью в голосе, чуть не плача, пробормотал Михаил Степанович, споро выворачивая покойнику карманы. – Сученыш как есть!

Сученыш сидел на месте, попеременно поворачивая к хозяину то одно, то другое ухо, словно прислушиваясь.

Могилу необходимой глубины удалось выкопать лишь к вечеру, когда в лес пришла подельница ночь, желающая помочь спрятать улики. Морщась от боли в сорванных мозолях – пройти полтора метра твердой как камень земли саперной лопаткой – это вам не шутки! – охотник вылез из ямы. Оберегая ладони, покойника он без всяких почестей столкнул туда ногой. Споро закидал тело землей и тщательно утрамбовал, оставив едва заметный холмик – по весне просядет, будет не так заметно. Остатки земли долго перетаскивал к речке и сбрасывал под лед. По большому счету, можно было точно так же поступить и с безымянным мужиком, на беду свою повстречавшим Матвейку, но было это как-то… не по-христиански. Не по-христиански было и втыкать в грудь мертвецу наскоро выструганный кол, но иначе поступить Михаил Степанович просто не мог. Боялся.

Темнота опускалась все ниже, уже не столько помогая, сколько мешая, но Серебров был этому даже рад. Он уже почти закончил. По-быстрому набросав сверху веток и снега, Михаил Степанович придал месту вид охотничьего шалашика. Отошел на два шага, критически осмотрел и остался доволен. Однако же про себя твердо решил, что вернется сюда, как только сойдет снег, и подправит могилу. Может быть, даже посадит сверху дерево.

Поспешно рассовав по отделениям Матвейкину добычу и усадив внутрь самого Матвейку, Серебров взвалил изрядно потяжелевший рюкзак на спину, воткнул в уши плеер и по своим следам отправился обратно. Пока еще было относительно светло, Михаил Степанович хотел отойти как можно дальше от этого места.

жаловался в плеере Полковник.

«Дерьмо, дерьмо я и есть, – отрешенно думал Серебров, под шаг удобнее устраивая рюкзак на плечах. – А когда таким стал? И обратно как? Никак обратно… то-то же…»

За его спиной, невидимые для случайного человека, растворялись во тьме три могилки – пара престарелых грибников, разделивших одну яму, девчонка-фотограф, неведомо как забравшаяся в эту глушь, и сегодняшний охотник.

На самой старой могиле вот уже два года росла маленькая ель с пушистыми колючими лапками.

Есть идиоты, которые верят в летающие тарелочки над озером Аян. Есть кретины, которые верят в Человека-с-ослиными-ушами. Ну, того самого, что убивает людей в семнадцатой общаге, по Надеждинской. Есть и совсем двинутые придурки, которые верят в рогатых бичей, живущих в подвалах Шахтерской. Алый верил во всю эту чушь разом. А я, двенадцатилетний Лешка Сорокин, верил Алому. Безоговорочно, как господу богу, которого в моем социалистическом советском детстве не было и быть не могло. Ибо кому еще верить в двенадцать лет, если не лучшему другу?

Именно поэтому я поплелся с ним, вместо того чтобы завалиться смотреть видик к Сашке Вавилову. Дурак, скажете? Нет, друг! Променять Брюса Ли на Серегу Алояна, по кличке Алый, – на такие жертвы только настоящие друзья способны. Дружба вообще способна на многое. Гораздо большее, чем можно себе вообразить…

Угловатый внедорожник стартанул с места, оставив после себя облако пыли с легким запахом выхлопных газов. Я поднял рюкзак, закинув через плечо одну лямку. Девяностолитровый, а забит едва ли наполовину. Спальник, палатка, немного еды да всякая туристская мелочовка. Я здесь ненадолго. Не гость даже, так – прохожий.

Чудн ó , двадцать три года прошло, а тут ничего, ну ничегошеньки не изменилось. Застывшая в вечной мерзлоте тундра неподвластна времени. Даже людям, способным загадить все на свете, приходится изрядно потрудиться, чтобы хоть немного изменить ее невозмутимое узкоглазое лицо. Все та же бескрайняя равнина, те же Талнахские горы, кажущиеся отсюда не больше ладони. Разве что Алыкель, маячащий на горизонте, теперь полностью заброшен. Даже ветер тот же, сильный, но мягкий. Подгоняющий долгожданное лето, что задержалось в пути, отогревая южные регионы.

Я подставил ветру заросшее двухнедельной щетиной лицо и вдохнул. Словно испил эликсира молодости, отмотал назад прожитые годы. Даже как будто ростом стал меньше. Мир, еще недавно крошечный, раздвинулся, вновь становясь бесконечным, неизмеримым. Вернулась небывалая подростковая легкость, кипучая жажда деятельности… и страх. Он тоже вернулся. Всплыл из глубин подсознания древним зубастым ящером. Но я был готов к этому. Однажды я сбежал от него, и мысли об этом не давали мне покоя целых двадцать три года. Сегодня я не побегу.

Я глубоко вдохнул и выдохнул, до дна очищая легкие. Стараясь унять затрясшиеся вдруг пальцы. Мало-помалу страх отполз, затаился. Но сердце все еще учащенно колотилось, когда я шагнул навстречу своему прошлому.

Суббота выдалась хоть и ветреной, но солнечной. И на том спасибо. Трубы газопровода мягко пружинили под ногами, приглушенным звоном сопровождая каждый наш шаг. С двойной портянкой батины сапоги оказались почти впору. Под трубами, то приближаясь на расстояние вытянутой руки, то отдаляясь на два-три человеческих роста, лежала болотистая почва, точно прыщами, покрытая кочками с жухлой травой. Иногда нитку газопровода насквозь пронзали длинные кинжалы спрессованного, кристаллизовавшегося снега. В начале июня в норильской тундре куда как больше белого, чем зеленого.