Александр Матюхин - Чертова дюжина. 13 страшных историй

Дашу схватывает, и она начинает громко, до боли в затылке смеяться перед монитором. Схватывает и отпускает. Отпускает – и снова схватывает.

Спасибо, что сказал! Держи в курсе.

Она даже думает погулять по Москве после работы, но к вечеру дневные проблески радости уже кажутся полузабытым сном.

Она нагибается к раковине и отплевывается. Вместе с кровью из ее рта вываливаются коронки, мосты, неизвестные железные конструкции и зубы с маленькими, кастрированными корнями. Они со звоном ударяются о стенку раковины в желтых разводах и исчезают в черном отверстии слива, а потом вылетают оттуда обратно – и снова скатываются. Десятки, сотни зубов и железок. Стоит выплюнуть горсть – рот тут же наполняется снова. Боли нет. На краю раковины стоит пустая, до скрипа вылизанная банка из-под бананового скраба, ровно такая, какой Даша нашла ее, вернувшись в квартиру.

Вздрогнув, она просыпается в темноте. В голове пульсирует мысль: «Я беззубая. Не могу кусаться».

Верните зубы.

Опять эта комната. Ночь со вторника на среду. Стена слабо белеет, а на стене возле выключателя – три полуметровых черных пальца, изломанных и задранных кверху, как графики зависимости ее готовности к самоубийству от времени, проведенного в Москве.

Нельзя сдаваться. Слез и зубов она уже лишилась, но ей еще жаль рыб. Это еще не конец. Есть и другие формы протеста.

Даша сжимает рукоятку ножа, спрятанного под подушкой. Нож – это хороший знак. Нож говорит, что она не хочет умирать, – таким чуть слышным, скрипучим голосом.

Надо закрыть глаза, чтоб не блестели, но она не может отвести взгляд от пальцев. Может, это тень. Тень от брюк. По ночам квартиру наводняют полчища уродливых черных фигур, и все они на самом деле брюки. На стульях, ручках, вешалках, крючках. Пустые, безвольно обвисшие мужские штаны.

Пальцы приходят в движение, скользят по стене, как змеи, и скрываются в проеме. Что-то еще более черное, чем окружающая темнота, бродит по коридору. Даша слышит легкие шлепки мокрых ног по кафельному полу. На кухне тихо скрипит дверца стенного шкафа.

Желание пойти туда с фонарем и посмотреть становится почти нестерпимым. Это надежда. Надежда, что на самом деле там ничего нет. Последний островок посреди океана ужаса, такой манящий, что соблазн грозит оказаться сильнее инстинкта самосохранения.

– Мы не пойдем, – одними губами беззвучно говорит себе Даша. – Мы не будем пугать и беспокоить его.

Скрипит окно – и по квартире проносится сквозняк. Пахнет куревом. Тихо кашляют.

Это человек. Здесь человек.

Она стискивает рукоять ножа, зажмуривается и орет внутри своей головы так громко, что перед глазами взрывается фейерверк искр. Человек. Человек! Это гораздо хуже черных полуметровых пальцев. Островок надежды посреди океана ужаса сжимается – она больше не может на нем устоять. Человек – это точно реально, ведь дверь плохая, замки слабые, по лестницам бродят. Кто-то из них проник сюда и курит у окна. А что он сделает потом?..

На кухне раздается оглушительный хруст костей, такой сочный, что у Даши ноют суставы. Кряхтенье. Стон. Этот клубок звуков движется по коридору обратно – в сторону ее комнаты. В дверном проеме снова возникает непроницаемо-черный силуэт, потом скрипит дверь в ванную и плотно закрывается.

Даша лежит в постели без движения, сжимая нож, до рассвета по-прежнему очень далеко. Ничего не происходит. Сквозняк так и бродит по квартире, теребя занавески. Приглушенный скрежет лифта на лестничной площадке. Еще не очень поздно. Время детское. Где-то воет сирена и тонет в шепоте ночного города. Веселые молодые возгласы вдалеке. По улице проносится такси с опущенными стеклами, оттуда звучит рэпчик – что-то про шкур, которые бесят. Снаружи зажигается фонарь, и на потолок ложатся причудливые живые тени.

Даша бесшумно встает и с ножом подходит к двери ванной. Внутри темно. Она прижимается ухом к замочной скважине. Он храпит? Сопит? Хотя бы дышит?

– Давай, – шепчет себе Даша, ударяет по выключателю и распахивает дверь.

Свет ослепляет, но в следующую секунду она решительно бросается внутрь, готовая ударить ножом в грудь того, кто мирно спит в ванне.

Ванна пуста. Выдох застревает у Даши в глотке. Он не вошел сюда, а прошел дальше, в большую комнату.

Путь туда пролегает мимо входной двери. Замок выглядит нетронутым.

В большой комнате – тоже никого. В воздухе стоит слабый запах гнили, и Даша распахивает окно. Порыв ветра пробирает до костей, сливается со сквозняком с кухни и кружит по квартире.

Здесь никого нет.

Даша зажигает свет, включает телевизор и неожиданно для себя радуется самодовольной харе ведущего ночного политического ток-шоу и собачьему лаю его так называемых экспертов. Их голоса опошляют все, делают приторно-обыденным. То, что надо.

Озаренная тусклым теплым светом кухня единственная хранит следы вторжения. Даша морщится и скулит, держась за косяк, но спасительные слезы снова не идут. На подоконнике стоит несвежая лужа, в пепельнице валяется окурок, хозяйские сигареты и зажигалка. Сахарница посреди стола, днем доверху наполненная кусковым сахаром, сейчас пуста.

Он был здесь. И он ушел.

При полной иллюминации Даша заваривает кофе и садится работать. В девять она позвонит секретарше и попросит найти другое жилье. Если та откажет – найдет сама и оплатит из своего кармана. Эта ночь – последняя в этой квартире. Нет, последняя на этой работе. А может – просто последняя.

После двух ночи Даша идет в туалет и запирает за собой дверь, забыв, что замок барахлит, как и все в этой квартире и в ее жизни в целом. Захотев выйти, Даша не может. Замок заело. В маленьком зеркале на двери она видит свое глупое растерянное лицо и прошлогодний православный календарь за спиной. Телефон остался на кухне возле ноутбука. Даша опускает крышку унитаза, садится сверху и бьет в дверь пятками.

– Че там такое?! – раздается снизу чуть слышный мужской голос.

Даша с надеждой прижимается лицом к трубам.

– Витя!

– Я Витя! А ты кто?!

– Даша! Я застряла в туалете! Квартира тридцать один, над тобой! Звони спасателям!

Он молчит.

– Ты слышишь?! Надо ломать дверь!

– Ладно! – каркает Витя.

Даша плюхается обратно на крышку унитаза.

– Мы будем в порядке, – шепчет она с облегчением. – Нас спасут.

Она натужно смеется. Нет, так нельзя. Какая глупая была бы смерть. Буквально говняная.

Спустя минуту Даша отключается. Она будто видит разряды электричества у себя в мозгу. Там все искрит под черепушкой. Настоящее светопреставление. Мозг занят чем-то сам по себе, так занят, что не может управлять ее действиями. Поэтому она просто сидит неподвижно, с приоткрытым ртом, потеряв чувство времени, глядит в одну точку и даже не моргает.