Джаспер ДеВитт - Пациент

– Спасибо, док, – произнес он. – По-моему, с вами можно иметь дело.

Я улыбнулся в ответ, несмотря на смущение.

– Так… что там с Натаном?

– Ах да, Натан! – Он задумчиво двигал челюстями. – Ну, я знаю, что вам про это все остальные говорили, но вся штука в том… Он сам ко мне подъехал.

– Мне трудно в это поверить, Джо. Ему было шесть лет. Вам – десять.

– Ну да, ну да, знаю: типа, слишком мал, – сердито отозвался Джо, отмахиваясь от моего замечания, словно от назойливой мухи. – Но вы думаете, он про это знал? Его папаня натягивал его с тех самых пор, как тот научился ходить! По-моему, он просто думал, что это и есть любовь. Во всяком случае, он сказал мне, что не может заснуть, пока кто-нибудь не «вставит» ему для начала, и попросил меня сделать это. Ну, я сам тогда был ребенком и мало что понимал. Вообще-то в таких местах вам особо не рассказывают про всяких пчелок и тычинки, знаете ли… Ну, я и вставил. Но поскольку сам не знал, как надо, и у меня не было ничего, чтобы все прошло малость попроще, он начал орать. Санитары были прямо за дверью, так что слезть с него я не успел. И как вы думаете – стали они меня слушать после того, что увидели?

Он закатил глаза.

– Наверное, грех жаловаться, поскольку я, по крайней мере, не помру девственником… Предпочел бы лишиться невинности при каких-нибудь иных обстоятельствах, но нельзя ведь желать абсолютно всего на свете?

Хотя здравый смысл заставлял усомниться в подобной истории, я все-таки не мог не признать, что звучало все это вполне правдоподобно. Но все же в истории болезни имелось еще много чего, что никак нельзя было объяснить простым недоразумением. Я без передышки погнал дальше.

– Даже если я вам и верю, Джо, – сказал я, – то как быть с тем, что все ваши врачи постоянно умирали или сходили с ума?

– И вы думаете, что это моя работа? – спросил он, ожесточенно качнувшись ко мне всем телом. – Как по-вашему, док, у меня такой опасный вид?

– Нет, – ответил я, – но если вы использовали какой-то метод вроде газлайтинга… [26] Газлайтинг – форма психологического насилия, главная задача которого – заставить человека сомневаться в адекватности своего восприятия окружающей действительности. Термин восходит к названию пьесы «Газовый свет» и ее экранизаций, где смоделирована устойчивая психологическая манипуляция, применяемая главным героем по отношению к своей жертве. По сюжету, муж молодой женщины переставляет в доме мелкие предметы обстановки и прячет вещи, чтобы создать у жены впечатление, будто она теряет память и рассудок. Главная героиня замечает, что вечерами свет в доме слегка меркнет, в то время как ее муж настойчиво повторяет, что ей это только кажется. На самом деле освещение действительно менялось из-за того, что он включал газовый свет в другой части дома, где искал спрятанные драгоценности.

– Какой-какой метод?

Верно, Джо вряд ли мог знать этот термин. Сомнительно, чтобы кто-то показывал ему это кино.

– В смысле, намеренно пытались свести их с ума.

Он насупился.

– Чушь собачья! Они покончили с собой не из-за того, что я сумасшедший! Они сделали это потому, что и они, да и вообще все, кто работал над моим случаем, прекрасно знали, что я абсолютно нормальный.

У меня отвалилась челюсть, прежде чем я успел опомниться и взять себя в руки. Заметив это, Джо откровенно заржал.

– Ой, да знаю я, знаю, это звучит совершенно смехотворно, но можете мне поверить – это так. Знали с того самого второго раза, когда мои говнюки-родители оставили меня здесь, чтобы сбыть с рук долой, поскольку не могли со мной управиться, и велели докторам придумать какую-нибудь отмазку, чтобы держать меня здесь. Те-то, сволочи, чисто из жадности всё и обтяпали – но хотя бы знали, что все это чистый фарс. Пока она тут не нарисовалась…

Поворчав горлом, он сплюнул на пол, после чего продолжил.

– Вы в курсе, что я должен был представлять тут из себя перед тем, как эта ваша замечательная доктор Г. поступила сюда на работу? Я должен был представлять собой безнадежный случай, отработанный пар! С глаз долой – из сердца вон. Этот самодовольный гондон доктор А. завел тут такую более или менее официальную политику, что только самые отстойные врачи будут направляться работать со мной, поскольку никому не хотелось заниматься терапией с психически здоровым пациентом, которого держат здесь только по требованию родителей. Спишем это на мою несчастливую звезду, что первой такое задание получила как раз доктор Г. Поскольку позвольте мне вот что сказать: доктор Г. слишком амбициозна, чтобы тратить время на подобную фигню. И что же она делает? Запускает сказочку, какой я ужасный, как со мной страшно работать, оставляет предсмертную записку там, где ее обязательно найдут другие доктора… И тут вдруг выясняется, что она спокойно жирует на оплаченном больничном, выходит на работу с настоящими пациентами, когда возвращается, а я из больного, до которого никому нет дела, превращаюсь в больного, с котором никто не осмеливается заговаривать. И что тут делают дальше? Начинают отправлять ко мне врачей, которых хотят уволить, поскольку таким образом получают повод, чтобы избавиться от этих бедных засранцев! И все эти врачи знали, что если у них не выйдет меня вылечить, эта сука и ее холодный как рыба, наставник обязательно проследят за тем, чтобы их карьере пришел конец, – но стоило им поговорить со мной, как они тут же понимали, что у них по-любому ничего не выйдет, поскольку лечить-то нечего! Те, что продержались дольше всех, просто были готовы на что угодно, только чтобы исправно получать зарплату. Чем дольше они могли мириться с этим, тем дольше торчали тут. А мне оставалось только смотреть, как те немногие, кто действительно хоть как-то заботился обо мне, сходят с ума в процессе.

У меня по-прежнему оставались сомнения, но, по какой-то причине, чем больше Джо говорил, тем больше мое сердце склонялось в его сторону. Если б меня спросили, что именно вызывало во мне такую симпатию и сочувствие к нему, то я ответил бы, что это была сама его манера держаться. Не стану вдаваться тут в подробности, но даже при том, что формально он пытался защитить себя, голос его все равно звучал глухо и обреченно, будто он знал: даже если я ему поверю, это все равно ничего не изменит. Словно он проводил свою защиту на автопилоте. И поскольку в его словах было так мало надежды, это еще больше склоняло меня к тому, чтобы поверить в его честность. Сейчас-то, задним числом, я сознаю, что должен был заподозрить: все его речи могли быть с равным успехом ловкой манипуляцией, свойственной психопатам, но, учитывая то, как умело он застал меня врасплох и насколько неопытным я тогда был, наверняка я проявил бо́льшую впечатлительность, чем следовало.