Сергей Милушкин - Заражение

Врачи посмотрели друг на друга. Один кивнул второму.

— Они уже начались.

— Что-то я не заметил, — сказал Андрей. — Он взглянул на памятку: — Тот человек, который проводил нам… политинформацию, то есть… презентацию, не знаю, как это у вас называется… с ним все нормально? Он упал в обморок полчаса или час назад. Не знаю, часов нет. Я зашел в палату, прочел эту вашу бумагу, как себя вести и пока ждал, немного… прикорнул.

— Сейчас начнем, — ответил врач, закатывая металлическую тележку со шприцами и склянками, каждая из которых была подписана фамилией.

— Лосев?

Андрей кивнул.

Длинный сухопарый врач выудил пузырек из центра батареи, встряхнул желтоватую мутную жидкость, затем наполнил шприц.

— Будет довольно больно, — сказал он. — Впрочем, как всегда.

— Что значит, как всегда? — удивился Андрей. Он выпрямился, сидя на кровати, перевел взгляд от сухопарого на второго, коренастого доктора, а потом на окно, которое почему-то беспокоило его больше всего.

— Как всегда, — мягко ответил сухопарый, — это значит, что укол в руку как всегда болезненный. В задницу полегче. — Он скорчил гримасу — подобие улыбки. Желтые зубы, покрытые толстым слетом налета, неприятно удивили Андрея.

— А ночью к вам никто не приходил? — вдруг спросил коренастый, сверля его взглядом.

Но Андрей не мог оторваться от окна. Он смотрел и смотрел на него, словно увидел там нечто совершенно необычное, не вписывающееся в природу вещей событие, типа НЛО.

— Н…нет. Вы имеете ввиду Лукина? Или кого? — медленно ответил Андрей.

— Нет. Кто-то из посторонних?

— Разве сюда может прийти посторонний? — ответил вопросом на вопрос Андрей.

С внешней стороны в матовое от холода стекло врезались снежинки — он думал, что ветер забрасывает окно песком, но это был снег. Верхушки сосен дрожали от порывов ветра, то и дело стряхивая с себя белую пелену. Снег. В сентябре. Час назад светило солнце и было тепло.

— А что… случилось с погодой? — спросил Андрей, чувствуя подвох. — Ведь перед лекцией, я видел собственными глазами…

Коренастый вздохнул.

— Вот такая у нас погода, — пошутил он, громко сморкаясь. Потом он закашлялся и кашлял долго, так, что Андрей испугался за его легкие.

— Коллега приболел, не сделал вовремя вакцину, — засмеялся сухопарый, открывая вонючий рот. — Ну-с… предплечье…

Он не стал очищать место укола спиртом, а просто всадил шприц со всего размаха в мягкие ткани. Игла, кажется, уткнулась в кость — но это его не смутило.

Андрей дернулся, стиснул зубы, чтобы не заорать.

— Больновато, да? — осведомился длинный. — Ничего, сейчас пройдет. — Он выдавил поршень, потом резким движением извлек шприц. — Готово. Теперь в кровать. До завтра палату не покидать. Впрочем, вы и не сможете. Она закрыта. Если что нужно, на тумбочке зеленая кнопка. Хотя она вам тоже не понадобится. Завтра последний укол и…

Коренастый цыкнул.

— Последний укол из этого штамма, потом новые, — подсказал он, заметив обескураженный взгляд Андрея. — Все, в кровать. Постарайтесь не ходить по палате. В туалет и назад. Хотя, чем там в туалет ходить, не понятно.

Андрей побледнел. Он не понимал и половины из того, что они говорят, но весь этот разговор, как и внешний вид докторов — расхлябанный, с начищенными зубами вызвал в нем подозрение.

Все как всегда у нас, подумал он с горечью. Не могут сделать на уровне, все жалеют денег. Хоть бы персонал подобрали…

Он прилег боком на кровать. Тело начинало гореть. Только теперь он почувствовал, как разбиты все мышцы. Буквально каждая клеточка была больна, кричала, ныла и стонала. Место укола наполнилось огнем и рука — от предплечья и ниже — стала отниматься. Он со стоном перевернулся в кровати и лег на спину.

Доктора были еще здесь. Они деловито обыскали палату, прошлись по каждому закоулку, при этом они сопели, кашляли, сморкались и звучно матерились.

— Ничего, — сказал коренастый. — Пусто. Шефу померещилось. Скажи Газзаеву, пусть сам придет и посмотрит, если он что-то учуял. Я даже в сливной бачок посмотрел.

— И что там?

— Там вода, та же вода, что и два месяца назад.

Сквозь багряный туман Андрей слушал их разговор, но не мог понять его смысла — слова распадались на отдельные буквы, которые, в свою очередь, превращались в бессмысленный гул. Краем сознания он понимал, что они разговаривают и, возможно, их разговор представляет из себя какую-то ценность и важность, но… понять его было не в его силах. Может, они перешли на какой-то иностранный язык.

После левой руки гореть начала вся верхняя половина тела, тогда как ноги — наоборот леденеть, словно их погрузили в ванную с жидким азотом.

Сверху на него смотрел красный мигающий глаз. Андрей был уверен, что с той стороны кто-то скрывается, кто-то наблюдает за ним, пристально и холодно. И ждет.

— Идем? — сказал длинный, кивая на тележку. — Вывози. У нас еще пятнадцать человек.

— Но, кажется, вопросы появились только к нему. Что он там заметил, не говорил?

— Нет, — ответил длинный. — Сказал только, что у него есть с кем-то контакт.

— Спрятал мобильник? Это же невозможно. Давай лучше еще раз пройдусь. — Коротышка оставил тележку и теперь уже принялся за обыск без особых стеснений. Андрей наблюдал за ним сквозь прищуренные веки, но уже почти ничего не сознавал, погруженный в пучину собственной трансформации.

Коротышка залез под кровать, руками обыскал голое тело Андрея, дрожащее и вспотевшее, вытряхнул тумбочку — из верхней шуфлядки выпала обыкновенная шариковая ручка.

— Этим они дневники самонаблюдения должны были вести, — сказал долговязый. — Оставь, а то вспомнит еще.

— Так не ведут же.

— Кто же знал, что…

Коротышка снова перерыл туалет, влез с ногами в душевую кабину, скрутил душ, глянул под раковиной. В конце концов он развел руками.

— Пусто. Теперь точно пусто.

— Все, идем. Времени нет. — Долговязый открыл дверь, пропуская коротышку с тележкой вперед.

Дверь захлопнулась, а Андрей остался лежать с открытыми глазами, в которых отражался моргающий красный светодиод.

Все происходило очень быстро.

Лето сменилось осенью. Пожухла трава, упали первые листы с деревьев и вдруг они начали падать с удвоенной скоростью, и вскоре вся листва лежала под черными ветвями. Налетел ветер, пошел сильный дождь, крест над деревянной церковью зашатался сильнее — враз небо потемнело, чернильная тьма заливала город — холодная, жуткая, воющая.

Старуха у входа в храм перекрестилась. Ветер сорвал ее чепец — и он улетел в одно мгновение, обнажив лысый череп с парой волосин, которые она пыталась удержать скрюченными пальцами.

— Сто-о-ой, — кричит она неожиданно сильным голосом.