Стивен Кинг - Будет кровь

Дженис Халлидей идет домой после семичасовой смены в «Пэйпер энд пейдж», плетется по Бойлстон-стрит, уныло смотрит себе под ноги, вцепившись в сумку двумя руками. Она собирается прогуляться до Фенуэя и там уже сесть на метро. Потому что сейчас ей надо пройтись пешком. Ее парень, с которым они пробыли вместе почти полтора года, только что с ней расстался. Он ее бросил, если говорить как есть. А если сказать еще проще, послал ее на хрен. Послал в современной манере, кинул ей сообщение.

Мы не созданы друг для друга.☹

И еще одно: Но ты навсегда в моем сердце!❤

И еще: Друзья навеки, окей?☺

«Мы не созданы друг для друга» наверняка означает, что он познакомился с какой-то девицей и поедет с ней на выходных собирать яблоки в Нью-Хэмпшир, а потом трахаться в каком-нибудь мотеле. Он не увидит Дженис ни сегодня, ни вообще никогда, в ее модной розовой блузке и красной юбке с запа́хом, разве что можно отправить ему фотографию с подписью: Смотри, что ты теряешь, кусок .

Для нее это стало полной неожиданностью. Вот что бесит сильнее всего. Как будто у тебя перед носом захлопнули дверь, когда ты уже собралась переступить порог. Выходные, которые еще утром представлялись вполне заманчивыми, теперь казались ей входом в медленно вращающуюся пустую бочку, куда она должна заползти. В эту субботу она не работает, но можно попробовать позвонить Мэйбеллин и договориться о том, чтобы выйти в субботу. Хотя бы с утра. В воскресенье магазин закрыт. О воскресенье пока лучше не думать.

— Друзья навеки. Охренеть.

Она обращается к своей сумке, потому что идет, глядя вниз. Она не любит его, никогда не любила, но все равно ей обидно. Ужасно обидно. Он неплохой человек (во всяком случае, ей так казалось), прекрасный любовник, и с ним было, как говорится, прикольно. И вот теперь ей двадцать два, ее бросил парень, и все как-то очень хреново. Кажется, дома было вино. Вечером она напьется и будет плакать. Может быть, ей надо поплакать. В терапевтических целях. Или, может, она включит любимую музыку и будет танцевать. Сама с собой, как поет Билли Айдол. В школе ей нравилось танцевать, и вечерние танцы по пятницам ей тоже нравились. Это было счастливое время. Может быть, ей удастся вернуть хоть немного того ощущения счастья.

Нет, размышляет она, от этой музыки — и от этих воспоминаний — ей станет еще хуже. Школа давным-давно закончилась. Это реальный мир, где парни бросают тебя безо всякого предупреждения.

Впереди кто-то играет на барабанах.

Чарлз Кранц — для друзей просто Чак — шагает по Бойлстон-стрит, облаченный в бухгалтерские доспехи: серый костюм, синий галстук, белая рубашка. Его черные туфли от «Сэмюэл Виндзор» достаточно скромные, но крепкие и добротные. В руке — портфель. Рабочий день завершился, на улицах толпы народу, но Чаку они не мешают. Он приехал в Бостон на неделю, на конференцию под названием «Банковское дело в двадцать первом веке». Приехал как представитель своего банка, Трастового банка Среднего Запада, за счет организации. Что очень приятно, особенно если учесть, что Чак еще не бывал в Бобовом городе.

Конференция проходит в отеле, идеальном для бухгалтеров, чистом и довольно дешевом. Чаку понравились и доклады, и дискуссионные сессии (он уже поучаствовал в одной из дискуссий и собирался принять участие еще в одной, прежде чем, завтра в полдень, конференция завершится), но ему не хотелось проводить свои нерабочие часы в обществе семидесяти других бухгалтеров. Он говорит на их языке, но ему нравится думать, что он говорит и на других языках тоже. Во всяком случае, говорил раньше, хотя часть слов уже подзабылась.

И вот теперь он шагает по улицам Бостона в своих верных добротных «виндзорах». Не сказать чтобы прямо восторг, но прогулка выходит вполне приятная. Вполне приятная — очень даже неплохо по нынешним временам. Его жизнь ограниченнее, чем когда-то мечталось, но он уже с этим смирился. Он знает: сужение — естественный ход вещей. Наступает момент, когда ты понимаешь, что тебе не стать президентом США, и довольствуешься президентством в местном подразделении Американской молодежной торговой палаты. Но есть и плюсы, большие плюсы. У него замечательная жена, которой он неукоснительно верен, и замечательный сын, добрый и умный парнишка, который сейчас учится в средней школе. Жить Чаку остается всего девять месяцев, но он об этом еще не знает. Зерно, из которого вырастет его смерть — то место, где жизнь сужается в финальную точку, — прячется глубоко, до него не достать хирургическим скальпелем, и недавно оно начало пробуждаться. Скоро оно принесет черный плод.

Прохожим на улицах — девчонкам-студенткам в ярких юбках, мальчишкам-студентам в повернутых козырьками назад бейсболках «Ред сокс», безупречно одетым азиатам из Китайского квартала, нагруженным покупками матронам-домохозяйкам, ветерану войны во Вьетнаме, стоящему на углу с большой керамической кружкой, раскрашенной в цвета американского флага, с девизом «ЭТИ ЦВЕТА НЕ ПОБЛЕКНУТ» — Чак Кранц, безусловно, кажется живым воплощением типичного белого американца, консервативного и застегнутого на все пуговицы, в непрестанной погоне за долларом. Да, он такой — трудолюбивый, старательный муравей, идущий предопределенной ему дорогой сквозь стайки легкомысленных кузнечиков, — но в нем есть и много всего другого. Или было когда-то.

Он вспоминает младшую сестренку. Как ее звали? Рейчел? Реджина? Риба? Рени? Имя забылось, он помнит только, что она была младшей сестрой их ведущего гитариста.

В девятом классе, задолго до того, как Чак превратился в старательного муравья в большом муравейнике под названием Трастовый банк Среднего Запада, он был солистом в школьной группе с незамысловатым названием «Ретро». Они выбрали это название, потому что играли песни шестидесятых и семидесятых годов, по большей части из репертуара британских групп вроде «Stones», «Searchers» и «Clash», поскольку большинство их композиций были очень простыми. Они даже не подступались к «Beatles», чьи песни пестрели замысловатыми аккордами вроде модифицированных септаккордов.

Чак стал солистом по двум причинам: он не играл ни на одном инструменте, но умел петь, попадая в ноты, и у его дедушки был старенький внедорожник, который дед разрешал Чаку брать на выступления, если они проходили где-то недалеко. «Ретро» начинали как откровенно плохая группа и так и не поднялись выше посредственной, но все-таки совершили то, что отец их ритм-гитариста однажды назвал «квантовым скачком хоть к чему-то удобоваримому». И действительно, трудно было сильно испортить такие вещи, как «Bits and Pieces» («Dave Clark Five») и «Rockaway Beach» («Ramones»).