Александр Матюхин - Самая страшная книга 2021 [сборник litres]

На улице не было ни души. Фонари не горели. Ничто не нарушало окружающую тишину, а потому Анархист чуть не вскрикнул, когда Поп, перекрестив мостовую, во весь голос запел псалмы.

– Молчать! – шикнул Солдат. Подойдя к Поэту, он снова стянул ему запястья веревкой и выразительно похлопал себя по кобуре на поясе.

– Не бойтесь, – сипло прошептал он. – Я не дам вам превратиться в одного из них.

Поэт подмигнул в ответ:

– Очень надеюсь. Я уже слышу ее. Далеко, но отчетливо. Она читает мои стихи. Пора идти.

Спецгруппа потянулась по тротуару в сторону Консисторской улицы. Поэт летел впереди, широким размашистым шагом – так в молодости спешат на встречу с новой возлюбленной, с горящими глазами и замирающим сердцем. Сразу за ним, с легкостью держа темп и не убирая руку с кобуры, двигался Солдат. Его сапоги гулко цокали по мостовой. Следом спешил Поп, пыхтя и энергично размахивая руками, будто дирижируя невидимым оркестром. Ветер развевал полы его рясы. Анархист шел последним. В немецком заплечном ранце он нес полтора десятка заостренных осиновых кольев и две дубовые киянки, в руках – трехлинейку с примкнутым штыком. За пояс был заткнут обычный плотницкий топор.

Когда они выбрались через арку на Консисторскую, Поэт на мгновение замешкался. Пометавшись из стороны в сторону, он замер посреди проезжей части, склонил голову набок и прислушался.

– Ну чисто охотничий пес на болоте, – прошептал Анархист, ухмыляясь в усы. – За уткой идет.

Минуту спустя, определившись с направлением, Поэт помчался в сторону Новгородской улицы. Было что-то болезненное, истерическое в его движениях, как если бы каждое из них стоило ему огромных сил и могло оказаться последним. Он надрывался, ломал себя, одержимый то ли неодолимым вдохновением, то ли ужасом, то ли жаждой прекратить затянувшиеся мучения.

– Вот куда так спешить, – бурчал под нос Поп, с трудом держась с ним вровень. – Можно подумать, опаздываем. Проклятая современная поэзия: начитаются своих четверостиший и носятся потом по городу как оглашенные. То ли дело раньше были оды…

Когда до поворота на Новгородскую оставалось с десяток шагов, из-за угла вывернул патруль – трое красноармейцев в шинелях, с винтовками на плечах. Увидев несущегося прямо на них растрепанного человека, за которым спешили вооруженные и явно подозрительные личности, красноармейцы среагировали мгновенно: один из них схватил Поэта в охапку, а двое других шагнули навстречу преследователям, выставив перед собой винтовки:

– Стоять!

– Я действую по поручению Петроградской ЧК. – Не реагируя на окрик, Солдат вынул из внутреннего кармана удостоверение. – Спецгруппа Багряка…

– Стоять, сказал! – Патрульный, не удостоив бумагу взглядом, уткнул острие штыка ему в грудь. – Молчать! Бросай оружие!

– Мое оружие – слово! – проревел Поп, выдвинулся из-за спины Солдата, выпятив брюхо и наступая на патрульных. – Сим словом я сокрушу вас, порождения ехиднины!

Он отбросил в сторону нацеленный на него винтовочный ствол, приблизился вплотную к красноармейцу, согнулся и, тяжело содрогнувшись, опорожнил желудок. Все выпитое за последние часы, обильно сдобренное полупереваренным хлебом, желчью и кровавыми сгустками, хлынуло патрульному на сапоги дурно пахнущим потоком.

– Твою-то в бога душу мать! – рявкнул облеванный, запоздало отшатнувшись. – Ну-ка назад!

– Храни тебя Господь, отрок, – пропыхтел Поп, выпрямляясь и утирая губы. – Полегчало-то как…

Облеванный пнул его в живот. Поп легко опрокинулся наземь, расплылся на мостовой, блаженно улыбаясь. Воспользовавшись заминкой, Солдат все-таки сумел обратить внимание двух других красноармейцев на удостоверение. Они одернули разъяренного соратника и отпустили безучастного ко всему Поэта, а затем долго и тоскливо рассматривали бумажку, по складам разбирая написанное, терли пальцами печать, чесали в затылках. В конце концов спросили, указывая на Попа, по-прежнему лежащего на земле и пристально смотрящего в небо:

– С этим что?

– Он с нами, – сказал Солдат. – Ключевой сотрудник.

– Общественный порядок нарушает ваш сотрудник.

– К сожалению, без него никак. Ведем преследование опасного преступного элемента, и для опознания и розыска вынуждены задействовать все силы.

– Ясно. – Красноармейцы вернули удостоверение. – Удачи.

Солдат коротко кивнул. Патрульные двинулись по улице положенным маршрутом – столь же бдительные, столь же бравые, как и прежде, только облеванный постоянно смотрел на испачканные сапоги и громко матерился. Солдату пришлось схватить Поэта за локоть – почуяв свободу, тот рванулся дальше, но Анархисту потребовалась почти минута, чтобы заставить Попа подняться.

По Новгородской они добежали до Кирочной, и здесь Поэт нырнул во дворы. Там царила полная тьма. Постоянно окликая друг друга и поскальзываясь в невидимой грязи, спецгруппа товарища Багряка летела сквозь ночь, из одного колодца в другой, летела на зов Красной Дамы. В какой-то момент оказалось, что они уже поднимаются по узкой деревянной лестнице. Скрипели под подошвами некрашеные доски, ноздри наполнял запах свежей смерти.

– Опоздали-таки, – пробормотал Поп, едва войдя в квартиру. В коридоре не было никакой мебели, кроме старинного зеркала в пыльной раме. На этом зеркале темнели кровавые брызги. В дальней комнате двое сидели в креслах перед раскрытым окном. Сырой ветер успел намочить их одежду. Запрокинутые лица были белы словно снег. Под одним из сидящих натекла внушительная лужа мочи. Крови почти не осталось – так, несколько капелек на манжетах рубашки да на подоконнике. Наверняка оставлены намеренно, как и брызги на зеркале.

– Дразнится, гнида, – сказал Анархист. – Поймаю – убью.

– Ты лучше с этими разберись, – сказал Поп. – Я бы сам, но милостью Божией рука моя нетверда.

Анархист пожал плечами, вынул из заплечного мешка киянку с кольями и пустил их в ход. Быстро и деловито, ничуть не смущаясь святости людской плоти. Будто курицам на кухне головы отсекал.

Бросив быстрый, испуганный взгляд на пронзенные деревяшками тела, Поэт подошел к окну, оперся о подоконник:

– Она там. Рядом. Манит меня. Моя прекрасная дама.

– Красная Дама, – поправил Поп. – Так эта дрянь по документам проходит. Властям не нравится, но против народа не попрешь. Поэтому лучше добавляй «так называемая», чтобы чего не вышло. Например, «меня манит моя так называемая Красная Дама».

– Не поэтично, – сказал Анархист, убирая киянку.

– Что бы ты еще в стихах понимал, грамотей.

Солдат встал рядом с Поэтом, посмотрел в серую петроградскую ночь, спросил:

– Куда теперь?

– Совсем близко. Я знаю. Я покажу. Они спустились по парадной лестнице, освещенной масляными светильниками, и вышли на улицу. Поэт больше не колебался. Он повел их на другую сторону, там миновал три дома, в четвертом поднялся на второй этаж, остановился перед запертой дверью, ткнул пальцем: