Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

Возможно, это даже легче – жить одной. Отгородиться от всего, как стеной. Одиночество – это значит, что тебе некого терять. И никто не разобьет тебе сердце.

– Нет, – отвечаю я наконец на вопрос Сюзи. – Я не хочу уезжать.

Мне бежать никуда не нужно, я не похожа на маму. Мне ни к чему уезжать отсюда – я не хочу видеть ни пальмы, ни выжженные солнцем пустыни, ни переливающиеся морем огней ночные города. Мое место здесь, у озера, а там я не выживу, я это знаю. Я лесное существо, и не смогу жить нигде больше, как только рядом с лесом.

– Но ты могла бы… – говорит Сюзи. – Могла бы выбраться отсюда. Например, навестить меня там, где я буду жить. В Париже например.

Ее глаза расширяются от одной мысли об этом, будто подумать – это уже сделать дело наполовину. Сюзи только подумала о Париже – и сразу чувствует на губах вкус свежего маслянистого круассана.

Я невольно улыбаюсь и отвечаю, качая головой:

– Не представляю, что бы я делала в твоем Париже.

– Как что? На завтрак мы с тобой ели бы пирожные, а на обед – мороженое и влюблялись бы, в кого захотим. Даже пришлось бы французский подучить, чтобы понимать, что эти иностранные парни будут нам на ушко нашептывать. И потеряем там счет времени. Забудем, кем мы были когда-то.

Я смеюсь и присаживаюсь рядом с ней на диван. Сюзи фыркает, щеки у нее раскраснелись. Мне нравится ее мечта, ее воображаемый мир, в котором мы можем идти куда угодно, делать что угодно и быть кем угодно.

– Хорошо, – соглашаюсь я, поскольку мне нравится эта игра. Мне хочется верить, что Сюзи права и нам по плечу все, о чем она говорит.

На минуту я сама становлюсь девушкой, навсегда покинувшей свой лес. Девушкой, у которой есть подруга, уговорившая ее вылезти поздно ночью из окна своей спальни и сбежать далеко-далеко отсюда. Настоящая, вечная подруга. Та, с которой можно хоть на край света пойти. Подруга, которую ты никогда не потеряешь, что бы ни случилось.

– Сегодня же вечером собираем вещи, – подмигивает мне Сюзи, продолжая нашу игру. – И шляпку, правильную шляпку не забудь. Не можем же мы ехать в Париж без правильных парижских шляпок, верно?

– Согласна, – говорю я. – И туфли.

– И солнечные очки.

Я киваю и снова смеюсь.

– Да, а еще нам с тобой новые имена понадобятся, – говорит Сюзи, поворачиваясь ко мне. – Тоже для маскировки. Не можем же мы допустить, чтобы кто-нибудь узнал в нас двух девчонок из маленького захолустного городка.

Само собой.

– Агата Валентайн, – говорит Сюзи, и ее глаза начинают влажно блестеть от смеха. – Так меня зовут.

– Нет, слишком похоже на вымышленное имя частного детектива, – качаю я головой.

– Или на имя наследницы компании, выпускающей поздравительные открытки.

Я покатываюсь со смеху.

– А ты будешь… Пенелопа Баттеркап, – говорит мне Сюзи, поднимая брови. – Дочь богатого воротилы, который занимается разведением скаковых лошадей. Именно ваш чистокровный Лютик выиграл недавно дерби в Кентукки и опозорил тем самым Бельмонта Стейкса.

– Моя предыстория выглядит заковыристее, чем твоя, – замечаю я, не переставая хихикать.

А у Сюзи уже текут слезы от смеха, и я начинаю думать, что мы с ней подхватили «домашнюю лихорадку». Это когда ты, начав смеяться, никак не можешь остановиться, и все тебе кажется невероятно забавным, хотя и не должно бы.

– Наследница поздравительных открыток и королева скаковых лошадей, – продолжает Сюзи. – Нас будут наперебой приглашать на самые лучшие парижские вечеринки, – снова фыркает она.

Какое-то время мы сидим, утирая слезы, и хихикаем. А когда успокаиваемся, в доме вдруг повисает звенящая тишина.

Воздух неподвижен. Я вдруг понимаю, как нелепо было смеяться непонятно над чем, когда нас засыпает снегом, когда мы в ловушке и Оливер пропал, а другой парень умер. Мне становится неловко, и я встаю с дивана, потирая ладони о штаны.

Мы забыли, где мы, забыли, что нам по-прежнему есть чего бояться.

На печке начинает закипать кастрюля с водой, и я отношу ее на кухню, чтобы заварить нам чай. Сюзи кладет подбородок на колени, и я вижу, как угасает на ее лице улыбка – это к ней возвращаются мысли об этой комнате, доме в лесу, в который постоянно пробирается холод. А еще где-то здесь умер человек. Я вижу, как от этих мыслей зарождается страх в глубине светло-карих глаз Сюзи, и понимаю, каким далеким для нее становится с каждой секундой Париж. Невообразимо далеким.

До конца дня мы с ней молчим. Боимся заговорить и вновь оказаться во власти пустых, глупых мечтаний. Вместо этого я сажусь у окна рядом с входной дверью и ищу взглядом фигуру, движущуюся среди деревьев, ищу Оливера. Но он не появляется. Мелькнул олень, и то уже под самый вечер, когда начали сгущаться сумерки. Олень спустился к озеру, несколько раз ударил копытом лед – напиться, наверное, хотел – но что-то спугнуло его – птица, возможно – и он стрелой метнулся назад в лес.

Я смотрю на Сюзи. Аккуратно сложив руки на коленях, она свернулась калачиком возле огня и напоминает мне детскую куклу. На мгновение я не могу сообразить, сколько времени – часов, или дней, или месяцев – прошло с той поры, когда она впервые появилась в моем доме. С тех пор, когда налетела буря и завалила снегом дорогу. Мне кажется, что я потеряла счет времени. А может, это само время играет со мной злые шутки с тех пор, когда я нашла в лесу Оливера и впервые увидела его глаза.

Тик, тик, тик. Щелк!

Я встаю, чтобы прогнать это ощущение, почувствовать под ногами прочные половицы. Часы над кухонной раковиной продолжают тикать, быстро гонят секунды вперед, слишком быстро.

Тик, тик, бум .

Я зажмуриваюсь и слышу, как дрогнули, сбившись с хода, часы, словно само время вдруг растерялось. С моих губ слетает странный звук. Я с хрипом втягиваю воздух.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Сюзи.

Я открываю глаза.

– Все отлично, – киваю в ответ и снова глубоко вдыхаю.

– Ты вся дрожишь.

Я крепко сжимаю кулаки и прячу их в рукава.

– Просто замерзла, – лгу я.

Но знаю, что на самом деле я не замерзла, тут что-то другое. Дежавю, сбившееся с хода время – со мной происходит нечто странное, чего я никогда не испытывала раньше. Бабушка, наверное, сказала бы, что мне необходимо отдохнуть. Приложила бы ладони к моему лбу и заставила выпить чаю с корнем ромашки и листом ванили. А затем, пока я сплю, прокралась бы в мои сны, чтобы посмотреть, что на самом деле со мной не так. И вылечила бы меня с помощью своей ночной тени.

Я подхожу к печке и держу руки над огнем.

– Может, ляжем спать сегодня здесь, внизу? – предлагаю я. – Здесь, возле огня, теплее будет.

Сюзи кивает, но выглядит она очень бледной, и, кажется, едва ли слышит, что я говорю ей. Глаза ее больше не блестят от смеха, она грызет ноготь и смотрит в пол.