Меган Миранда - Девушка, которая ушла под лед [litres]

– Чем тебе помочь, Дилани?

– Не мне! Ему!

Я указала на Карсона, бьющегося в страшных конвульсиях. Он дергался, метался, от этого все глубже зарывался в снег. Вот уже голые руки, голая шея оказались под снегом. Ему холодно. Он замерзнет. Нужны перчатки. И шапка. Одежда промокнет. Он же в джинсах. Нет ничего хуже мокрых джинсов. Он будет злиться, что я вытащила его из теплой машины.

Трой поднял меня и крепко обхватил руками.

– Мы ничего не можем для него сделать. И ты это знаешь.

Он был прав. И оператор из службы спасения сказала то же самое. Нужно оставить его в покое – и все образуется. Если не будет второго приступа. А второй приступ начался. И как мне быть? Сам Карсон говорил, что от судорог не умирают. Да, именно так и сказал. От судорог не умирают.

Второй приступ длился явно больше минуты. Молния куртки Троя впечаталась мне в плечо. Останется след. Две минуты. Трой еще сильнее сжал меня и попытался развернуть так, чтобы я не видела происходящего с Карсоном. Но я продолжала смотреть. Три минуты. И вдруг Карсон замер. Замер, весь вымазанный грязью, слякотью, мерзостью…

– Вот и все… – шепнул Трой.

Я вырвалась из его рук и бросилась к Карсону, рухнула рядом на колени. Он лежал неподвижно. Слишком неподвижно. С протяжным стоном я перевернула его на спину. Боже мой, куда, куда ставить руки? Я водила ладонями по груди, пытаясь вспомнить, на какое именно место грудной клетки нас учили давить на занятиях по медицине. Да какая разница! Поставив ладони куда-то в центр грудной клетки, я надавила. И еще раз надавила. Беззвучно отсчитывала надавливания.

– Дилани, остановись! Он мертв.

Я замотала головой, закрыла глаза и теперь считала вслух. Трой ошибся. От судорог не умирают.

– Дилани! Дилани! Сосредоточься. Ощути это. Ты уже все поняла!

Нет! Не поняла! Не ощутила! Потому что от судорог не умирают.

Я запрокинула голову Карсона на сорок пять градусов и приложила свои губы к его. Я с силой вдыхала воздух ему в рот, смотрела, как поднимается и опускается грудная клетка. Представляла, как кислород заполняет его легкие, как мои руки прокачивают его кровь к органам, поддерживая в нем жизнь.

– Дилани, идем со мной.

Я совсем не думала о его губах, о том, как еще недавно они – теплые, живые – касались моих. Теперь же они были неподвижные, холодные.

– Дилани, он умер.

Но от судорог не умирают. Я наполняла его легкие воздухом. Я качала его кровь вместо сердца. Зажмурившись, я поднимала голову к небу и молила о чуде. О простом чуде.

– Пожалуйста, ну пожалуйста! – кричала я сквозь слезы, но ничего не происходило.

Донесся вой сирен, сначала далеко, потом ближе.

– Идем! Нам пора. Я ухожу!

А я давила на грудную клетку. Я вдыхала в Карсона воздух. Зарычала машина – Трой уехал. Спасатели появились, когда я сделала ровно пятьдесят три вдоха. Они оттащили меня. Укладывая опустевшее тело Карсона на носилки и вставляя желтый пакет туда, где только что были мои губы, они выкрикивали вопросы:

– Что произошло? Кто он? Сколько времени прошло? Где родственники?

Но я смогла произнести только два слова:

– Карсон Левин.

А мысль была одна: как жестоко, расчетливо они пристраивают к его рту эту желтую бездушную подушку. Теперь в него вдувают холодный, стерильный кислород. Теперь у него прервалась связь с жизнью.

У меня спросили, хорошо ли я себя чувствую, чтобы доехать домой. Видимо, я ответила, что хорошо, хотя на самом деле это было не так. Но я в итоге осталась одна: машина на обочине, двигатель работает, обе дверцы распахнуты, пассажирское сиденье в рвоте. Я упала на колени и смотрела на пустоту, оставшуюся после Карсона. Смотрела на то место, где его тело само себе выкопало в снегу яму. Слушала, как затухает вой сирен. Представляла, как в машине реанимации борются за его жизнь медики. Потому что от судорог не умирают.

Только Карсон сказал не так. Он сказал: как правило, от судорог не умирают. Да, как правило, и после одиннадцати минут под водой не выживают. Как правило, я получаю только оценки «отлично». Я согнулась пополам от боли, не понимая, что именно во мне болит. Боль охватила меня целиком, лишила сил. А что чувствовал Карсон? Последнее биение жизни в его теле было моим. Последним живым существом в этом мире, которого касались его губы, была я.

Я царапала пальцами снег на том месте, где лежал Карсон, – спрессованный тяжестью его тела снег. А потом я распласталась рядом – на спине, как будто собиралась делать снежного ангела. Только я не двигала руками, чтобы получились крылья. Я просто лежала, а из глаз текли слезы и замерзали. На одежде таял снег, таял в волосах, в ушах. В голове, где раньше был зуд, теперь осталась только боль. Боль, которая должна была заглушить память. Боль. Холод. Сырость.

Боль распространялась, пока не достигла кончиков пальцев. Рядом загудела машина. Я не открывала глаза. Зачем мне смотреть на него? Но его фигура закрыла солнце, и на лицо сразу легла холодная тень. Тогда я посмотрела и увидела силуэт Троя, загородивший солнце.

Он нагнулся и протянул мне руку – я взяла ее. Он притянул меня к себе – и я не сопротивлялась. Трой говорил мне шепотом какие-то слова – я слушала его.

– Мне жаль, очень жаль твоего друга…

Шершавой подушечкой большого пальца он вытирал мне со щек слезы – я прижималась лицом к его ладони. Он отряхивал снег у меня со спины, с рук, с волос. Он не выпускал меня, пока я не перестала дрожать. А потом шепнул: «Идем», и я пошла с ним.

Я сделала за Троем несколько шагов. Он наступил на спрессованный снег, где лежал Карсон. Где был живой Карсон. Где умер Карсон. Где Трой смотрел, как Карсон умирает.

На границе отпечатка я застыла:

– Нет, я не пойду с тобой.

Трой обернулся, тяжело вздохнул:

– И как ты вернешься?

Он показал на мамину машину. Но на самом деле он имел в виду меня – дрожащую, не способную сесть за руль. Взяв из машины мою сумку, Трой заглушил двигатель и захлопнул двери. Чтобы дойти до его машины, я сделала круг – обошла два силуэта на снегу. Человек без крыльев. Человек без жизни. Мой последний долг смерти.

Скользнув на пассажирское сиденье, я поставила между нами с Троем сумку и прислонилась к дверце, подальше от него. Машина была старая, дверца еле держалась, и опираться на нее явно было опасно. Но меня это не волновало. Может, я выпаду, ударюсь головой об асфальт, меня умчит машина неотложной помощи, я проваляюсь в больнице без сознания несколько дней – ни живая ни мертвая, а когда приду в себя, никто не вспомнит, что я не сумела спасти Карсона. Врачи сделают мне МРТ, увидят, что повреждения мозга несовместимы с жизнью, накачают меня лекарствами, отправив в состояние небытия, где нейронные связи отказываются работать, а воспоминаний не существует. А у моей постели будет сидеть Деккер, держать меня за руку, иногда целовать в лоб, думая, что я сплю. И все станет не важно: отличница я, чудо или просто безжизненная оболочка.