Ольга Ворон - Инициатор

Александр, внимательно выслушивающий йахаса, кивнул с пониманием:

— Обычные люди побегут. Останутся только храмовники.

— И святоши, — закончил Даниил. — А это уже будет наше с Алей дело. Нам главное пройти внутрь. Там Прото сам поможет нам. С его-то возможностями.

Алиса недовольно повела плечами, смотря на чистый горизонт, но не ответила. Ей одновременно было и обидно, что теперь командовал бывший бет-отребье, и, наконец-то, спокойно за принимаемые решения.

Вмешался Александр:

— И наше дело тоже, йахас, — настойчиво смотря в глаза Даниилу, сказал он.

Даниил оглянулся, посмотрел на сахарно сверкающий под жарким солнцем замок монастыря, и, задумчиво покусав губу, отозвался, не глядя на «брата»:

— И ваше… Да, и ваше, — твёрже докончил он и ткнул пальцем: — Снайпера на вашей совести. Сможете?

Александр кивнул, не глядя:

— Завалим.

— Зря не рискуйте, — строго наставил Даниил. — Толпой такие дела не делаются! Тут нужен подходец…

Склонив голову, Александр лукаво отозвался:

— Что ж мы учились по дворам да «казакам-разбойникам», что ли? — и тут же посерьёзнел: — Сделаем, йахас. Сверху вас не потревожат.

Даниил кивнул, уже явно задумываясь над какой-то следующей задачей.

Алиса всмотрелась в серую громаду здания и снова перед глазами замелькали цветные линии — витраж в витраже в витраже в… Замотала головой, зажмурилась, прогоняя навязчивое видение. И открыла глаза. И чётко, почти напротив себя, увидела окно. Наверное, единственное окно монастыря, на котором пламенели алые детали рисунка. Золотой крест, словно молния, раскалывающий окно ровно посередине, голубые звёзды на чёрном фоне и красные всполохи осколков чего-то развалившегося на части проросшим сквозь него крестом. Издалека осколки складывались в лицо. Уставшее, тяжёлое лицо. Что-то знакомое было в нём. И казалось — нет, она была в этом уверена — что оно смотрит на неё.

Алиса вздрогнула и отодвинулась. Когда нашла в себе силы снова посмотреть на замок — горизонт закрывал обычный монастырь, как и все, серый, обшарпанный и древний.

Посмотрела на мужчин, разглядывающих монастырь, покосившийся погнивший забор и пропылённые степные дороги к нему. Отвернулась:

— Я пошла, — и резво перебежками ушла в ближайший островок лесополосы.

Ветки хлестнули по быстрому телу, мягко перекатывающемуся со стопы на стопу по пыльной степной земле, колко хватающей снизу острыми кончиками сушеной за жаркое лето травы. Недовольно убрала с лица волосы, столкнула в сторону ветвь, и перешла на шаг. По земле хотелось ходить медленно, степенно, будто наполненная водой ваза — чтобы не расплескать ни капли, не споткнуться, не упасть и не разбиться. Усталость и желание крови иссушали её. Всё рушилось вокруг, песком утекало меж судорожно сжатых пальцев. Ещё вчера она считалась лучшей в среде инициаторов, её, нежить, брали на задачи лучшие из инквизиторов, ей доверяли самые опасные задачи, и, выделяя, могли говорить как с человеком, а теперь она стала никем. Была ничем, но лучшей, а стала — кем? Отверженной, проклятой, одинокой, возле которой тёрся огромным мартовским котом бывший бет, а ныне равный. И только вспомнив о том, как заходится от волнения внутри кровь, когда Даниил приближается, прикасается, она невольно улыбнулась — горделиво и счастливо.

Он, конечно, догнал. Оставив далеко позади «брата йахаса», в десяток мощнейших прыжков перемахнул полосу пустой земли и шумным тигром ворвался в лес. Схватил за локоть.

— Аля!

Она фыркнула, смотря в его распалённое и хмурое лицо.

— Если ты будешь скакать под стенами этого кремля, то просчитать нападение йахов будет не сложно!

Даниил растерялся, а потом пожал плечами:

— Вероятно… — и отпустил локоть. Его губы сошлись, пролегая злой складкой.

Он отвернулся, смотря на то, как неторопливо, пользуясь рельефом, пробирается к ним «брат йахаса». И Алиса поняла, что обидела дважды. И своим резким уходом, и теперь тем, что не оценила его порыва. Обидела, ничего не дав взамен.

— Даня?

Не оборачиваясь, он отозвался:

— К вечеру Александр обещал собрать людей и бетов.

Алиса вздохнула:

— Значит, в ночь?

Подошла и, обняв йаха за крепкий торс, скрытый за тонкой рубашкой, прикоснулась щекой к приподнятой лопатке. Даниил шумно, по-звериному, вдохнул и схватил её ладони, прижимая к телу сильнее. Она втиснулась в податливо прогнувшуюся спину, буравясь носом в танцующий под её напором позвоночник. От жаркой кожи звучал — словно сотни смычков вмиг вспорхнуло над струнами — запах сладкой, запретной и, одновременно с этим, разрешённой крови. Крови родной, но крови, готовой литься для неё. И от этой музыки кружилась голова. И всё вокруг, словно отдалялось до самого горизонта, оставляя только солнце, топящее в мёд кожу, и небо, в котором можно раствориться без остатка.

— В ночь… — выдохнул Даниил. — Под самое утро, когда люди слабы. В наше время. В два набега. С земли и с воды.

— А если там… инициаторы? — она сжалась за его спиной — её лихорадило, но вблизи йаха становилось хорошо, спокойно.

— Не будут держать их рядом с Прото… Ради его же безопасности. Там только люди. Пусть и подготовленные. Но только люди. Это будет несложно, Аля.

Алиса вжалась лбом в его спину и не ответила. Ей вспомнилась сестра Пелагея и её ножи — два чёрных пламени в белых сухих ладонях. Ей было достаточно быть просто человеком…

…

Весь день проспали в жидкой тени подсохших за жаркое лето деревьев. Даниил поднялся, лишь только солнце стало скрываться, но Алиса лишь приоткрыла глаза и убедилась, что опасностей нет, и снова вжалась щекой в колючую траву. Солнечные дни и нарастающий голод смаривали безудержно. Ей хотелось проснуться в кирпичном саркофаге в подземелье храма и вновь ощутить прикосновение льда и оказаться в странном сне, где тяжёлые пирамиды, похожие на постаменты, и люди, чья кровь без запрета.

Александр едва заметно коснулся её тонкого запястья, и Алиса открыла глаза. Индиговое небо качалось в глазах миллиардом звёзд, тонкой пылью застилающей пространство божьего творения. А под этим небом ходили, сидели, едва слышно переговаривались люди. У каждого — шлейфом запах оружия, помноженный на разрешённый запрет крови, тёмные одежды и красный шейный платок.

А за тяжёлым земляным рвом, прикрывающим от замка, под скатом брезента, горел костёр, расплёскиваясь дрожащим пламенем по бокам пузатого чайника.

Даниил, сидя на корточках перед огнём, отражающимся в его огромных чёрных глазах, и, склонив голову, держал в руках палку, на которой висел чайник. Жар почти лизал его тело, но йах только криво усмехался на его потуги — белая кожа скукоживалась, нарастая складками в местах ожогов, и тут же, стоило пламени отступить, разглаживалась.