Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Семья у нас дружная. В любой момент стараемся вместе собираться. Удобно, что Настины родители живут тоже на Жаровихе. А Евгений с Людмилой приезжают аж с деревни Гневашево, где у них деревянный дом с зимним отоплением. Летом привозят свежие овощи, огурцы мы Женькины солим. Дом Евгений справил собственными руками при помощи моего бруса (то есть мною лично заготовленного).

Мы с Настей и Митей живем в трехкомнатной квартире ни много ни мало на шестьдесят три квадрата. Располагается она как раз напротив того места, где должны были построить бизнес-центр, да так и не построили. Хотя Настя говорит, даже макет в музее остался – там и магазин должен был быть, и ресторан, и торговый центр. Как раз перед тем, как я память потерял, строительство заморозили. Хотя мы уже чего только не напланировали.

У Митьки своя комната, вся обвешанная афишами футболистов. Имеются также небольшая гостиная и наша спальня. Есть плазменный телевизор, посудомоечная и стиральная машины, блендер и соковыжималка. В квартире недавно я поклеил обои, заменил паркет. Настя увлекается домашними растениями – так сковал для нее красивые подставки под кашпо. Пришлось у знакомого кузнеца с работы подучиться. Сейчас откладываем деньги на автомобиль. В летнее время ездим в деревню к дяде Жене удить рыбку.

Моя мать, Гаркунова Инга Анатольевна, содержится в ширшинском психоневрологическом интернате на Талажском шоссе. Она почти не двигается и не говорит – нуждается в ежедневном уходе. В аварию я попал, возвращаясь от нее. За сиделку платим двадцать тысяч в месяц. Деньги для нас немалые – поровну вычитаем из зарплат. Настина зарплата на треть больше моей.

Мой отец, Гаркунов Тихон Петрович, работал стармехом на траулере. Умер до аварии. О нем мне совсем ничего не известно.

Попытки найти людей, которые могли бы что-нибудь рассказать о моем прошлом, успехом не увенчались. По московским телефонам из старой записной книги никому дозвониться не удалось. Из знакомых да старых приятелей выискался только некий Василий Спиридонов. Вроде в школе учились вместе. По словам Насти, жил он напротив моей старой квартиры в районе Варавина, где Фактория, а если точнее, на улице Воронина.

Больше года назад, в конце лета, мы к нему наведались. Двор я неожиданно узнал: старую котельную с черной трубой; столбы для веревок, на которых сушится белье; пятиэтажный дом силикатного кирпича.

Поднялись на третий этаж: Настя показала мою дверь. Я прислонился к холодному дерматину. Услышу ли свой голос? Нет, тихо.

Напротив – еще деревянная, крашенная коричневой краской, со ржавым почтовым ящиком дверь того самого Спиридонова.

Перед тем как позвонить, заволновался: встреча с прошлым. Голова закружилась.

Вышел алкоголик. Ноги тонкие, трясется, глаза, как у окуня на прилавке, – кроваво-оловянные. «Здравствуй, Вася», – супруга произносит, она его раньше знала немного. Ни слова не сказав, повел нас гостеприимный хозяин на кухню. В помещении находиться было невозможно по причине запаха.

«Что же ты с другом не поздороваешься?» – когда за пустой стол сели, Настя спрашивает. «Да, какой он мне друг». – «А кто же?» – «А никто». – «Не стыдно тебе, Вася? Миша в аварию попал, памяти лишился. Пытается узнать, каким он был. Неужели помочь не можешь?» Вася только ухмыльнулся и на Настю зыркнул. «Чего тебе надо от меня?» – спрашивает. Я кулаки сжал, а жена под столом меня по коленке гладит, сама же к Спиридонову ластится – и все ради меня. «Ну расскажи, какой он был? Ну что тебе стоит? Чего ты злой такой, Васенька? Неужели ничего не помнишь?» – «Помню, почему же, – хитро подмигивает. – Как мы с тобой гуляли помню». – «Ну, это было-то два раза всего». – «И чего?» – «Чего?» – «Про Мишу-то?» – «Про Мишу… да так себе, средней паршивости человечек, зазнавался много. Гнилой изнутри». – «Зачем такие вещи говоришь?..» – расстроилась Настена. «Говорю как есть».

Так и простились, лучше бы не ходили. До сих пор перед глазами этот дружок. Глядит искоса, мутно, сам ноздреватый, фиолетовый… Что я ему сделал? Настя сказала, это от выпивки и несчастной семейной жизни. Я у Спиридонова ее отбил, вот он и бесится, ни с кем познакомиться не может.

Одиннадцатого апреля я вышел с проходной Второго лесозавода. Было это где-то в седьмом часу, то есть до сумерек еще оставалось время. Погода стояла сухая, солнечная. В автобус садиться не хотелось, и мной было принято решение пройтись. Благо до дома пешим ходом не более минут сорока – максимум, часа.

На противоположной стороне Ленинградского проспекта напротив проходной стояло такси, которого я поначалу не заметил. При моем появлении из него выскочила женщина. На ней было рябинового цвета пальто, бежевый шарф в клетку и черные лакированные туфли. Почему обратил внимание на туфли – потому что не соответствовали нашему климату. То есть женщина, скорей всего, не местная.

Встала, мнется, – прямо на проезжей части. В линию тени от забора не входит. Хорошо запомнился пар из ярко крашенного рта. «Привет, – говорит. – Ты меня, наверно, не помнишь». – «Что-то, – говорю, – припоминаю». – «Понятно… Поехали, поговорим?»

Когда сели в машину, женщина объяснила, что прибыла из Москвы, а сейчас мы направляемся в Пур-Наволок, где часто встречались раньше. Это дорогая гостиница у нас в центре, при новой жизни я туда не заходил.

Теперь попробую описать приметы женщины: среднего роста, тощая, скорее бледная, с довольно гладкой кожей. Глаза недобрые, внимательные. Разговаривает свысока, как с маленьким, а сама при этом нервничает. Ощущение остается, что либо скрытничает, либо пытается обмануть. Внешность мне показалась знакомой.

Зайдя в гостиницу, поднялись на последний этаж – сразу в ресторан. Я с такой высоты окрестностей никогда не обозревал. А картина, надо сказать, красивая. Солнце бросает последние лучи. Розовая полоса Северной Двины внизу с черной проплешиной полыньи, свободолюбивые чайки. Вдали хорошо просматриваются Мосеев остров и район Гневашево, где обитает шурин. Даже мысль закралась: а что, если бинокль наведет?

«Меня Мария зовут», – представилась женщина и заказала бутылку вина. «Я вообще не особо пьющий», – говорю. «Да это ж вино». – «Ну, ладно». – «Как ты живешь, Миша? Сколько лет прошло?» – «Не меньше шестнадцати». – «А то и больше». – «Вот этого сказать не могу, поскольку до аварии себя не помню».

Пришлось поведать кратко обо всем, что случилось с моего выхода из больницы. Я говорил, а Мария все вина подливала.

«Почему же мы здесь встречались?» – спрашиваю наконец. «А ты не догадываешься? – женщина пообмякла, лукавые взгляды бросает. – Насте своей ты здесь со мной изменял». – «Да ну!» – для виду хорохорюсь, а сам думаю, что надо бы удочки сворачивать. «Раньше ты совсем другой был», – продолжает как змея шею вытягивать, глазищами гипнотизировать. «Возможно. Но теперь я себе больше нравлюсь». – «Это потому, что ты не помнишь, какой ты раньше был». – «И какой же?» – «Красивый. Вот такого тряпья никогда бы не позволил напялить». А на мне как раз был бушлат ВМФ, подаренный Настей, – вещь практичная и комфортная, и на мой взгляд, стильная. «Как же так можно было измениться?» Тут я из себя легонько вышел: «Ты зачем приехала?» – «Повидаться… спуститься в номер ко мне не желаешь?» – «Не». – «Ну, ладно. Если что, я еще недельку тут поживу. В 313-м».